— Алло!

— Месье Пуаро?

— Леди Эндкателл?

— Как мило с вашей стороны, что вы узнали мой голос! Я васпобеспокоила?

— Ничуть! Надеюсь вчерашние события вас не сломили?

— Нет, я только немного сбита с толку! Я позвонила вам,чтобы попросить приехать в «Долину». Мне так нужно с вами поговорить. Вам этоне будет трудно?

— Я в вашем распоряжении, леди Эндкателл! Когда вы сможетеменя принять!

— Как можно раньше! Если можно, то сейчас.

— Хорошо, я сейчас приду. Я пойду через лес.

— Это самая короткая дорога. Большое спасибо, месье Пуаро! Яжду вас.

Пуаро почистил щеткой пиджак, надел демисезонное пальто иотправился в «Долину». Когда он проходил мимо павильона, у него появилосьжелание заглянуть туда еще раз. Накидка из лисьего меха исчезла, но шестькоробок спичек были еще там.

«Странно, — подумал Пуаро, — здесь ужасно сыро. Можно былобы оставить одну коробку спичек, — но шесть — нет».

На зеленой краске металлического стола кто-то карандашомнарисовал причудливое дерево. Это огорчило Пуаро, который выше всего ценилпорядок и чистоту. Зачем пачкать столы?..

Встретив Пуаро на пороге дома, леди Эндкателл проводила егов гостиную.

— Я позвала вас, месье Пуаро, — объяснила она, — потому чтоситуация становится невозможной. Инспектор здесь, он собирает «свидетельскиепоказания». Я думаю, что это — превышение власти! И знаете, кого ондопрашивает? Гуджена!.. Вся наша жизнь зависит от Гуджена. Я очень его люблю, идля меня ужасно сознавать, что его допрашивает полиция. Даже если онапредставлена симпатичным инспектором Грэнджем. Он, должно быть, прекрасный отецсемейства. У него, вероятно, много сыновей, с которыми он вечером играет в настольныеигры. А его жена, наверное, все время борется с пылью при помощи метелки изперьев… Квартира заставлена мебелью…

Пуаро слушал ее с некоторым удивлением. Леди Эндкателлпродолжала толковать ему о семейной жизни инспектора Грэнджа.

— Если судить по виду его усов, у него и дома всебезукоризненно ухожено. Знаете, ухоженный дом иногда угнетает так же, как лицосиделки в больнице небольшого городка. В Лондоне сиделки не такие, они умеютпользоваться косметикой: пудрой, губной помадой, а в маленьких городках и вдеревне эти бедные девочки знают только воду и мыло… Как бы там ни было, месьеПуаро, как я только что об этом говорила, абсолютно необходимо, чтобы вы, кактолько закончится эта нелепая история, пришли к нам на ленч. Надеюсь, что наэтот раз он пройдет достойно.

— Вы очень любезны.

— Я лично ничего не имею против полиции.

— Я даже хочу помочь! У меня впечатление, что инспекторнемного сбит с толку, хотя в методичности ему не откажешь. Но, может быть, этоодин из его многочисленных методов? Прежде всего его, наверное, занимаетпричина преступления. Я вам уже говорила о сиделках. Может быть, Джон Кристоукогда-то обидел одну из них?.. Может быть, рыжую, с курносым, но совсем непротивным носиком… Это могло быть очень давно, и я не верю, что полиция можетоб этом подумать. Они не представляют себе, через что должна была пройти Герда!Она доверяет людям и верит всему, что ей говорят. Я полагаю, что если женщинане очень умна, то это самое лучшее, что она могла сделать…

Неожиданно леди Эндкателл раскрыла дверь в кабинет мужа извонко провозгласила: «Месье Пуаро!» Внезапно для себя он очутился в комнате,где инспектор и Гуджен сидели друг против друга за письменным столом сэраГенри.

— Простите меня! Я ухожу. Никогда не мог бы подумать, что ледиЭндкателл может…

— Оставайтесь, пожалуйста, месье Пуаро, — удержал егоГрэндж, — садитесь! Я хотел вас кое о чем спросить. С Гудженом мы почтизакончили.

Вид у инспектора был еще более мрачный, чем накануне. Пуароеще преследовали слова, только произнесенные хозяйкой дома. Он поймал себя намысли, что жена инспектора, вероятно, купила какую-нибудь новую мебель, взагроможденной квартире стало еще меньше места, и это отразилось на настроенииГрэнджа. Но что может леди Эндкателл действительно знать? Все это плод еевоображения: отец, играющий с детьми в настольные игры, любящая чистоту жена…Обо всем этом взбалмошная дама болтала с такой уверенностью, что почти убедилаего в реальности всего сказанного.

Грэндж продолжал допрос Гуджена.

— Это все, что вы можете вспомнить?

— Да, сэр, все было как обычно, и вечер не был отмеченникакими происшествиями.

— В маленьком павильоне около пруда была меховая накидка. Выне знаете, кому она принадлежит?

— Если вы говорите о накидке из серебристой лисы, то я еевидел вчера в павильоне, когда заходил туда, чтобы убрать стаканы. Но она непринадлежит никому из этого дома.

— Тогда чья же она?

— Может быть, мисс Крей, сэр… Мисс Вероники Крей,киноактрисы… На ней была такая…

— Когда?

— Когда она приходила сюда позавчера вечером.

— Вы ее не называли в числе приглашенных.

— Она и не была приглашенной, сэр Мисс Крей живет насоседней вилле. У нее не было спичек, и она пришла сюда за ними вечером.

— Ей дали шесть коробок, и она их унесла? — спросил Пуаро.

— Совершенно верно, сэр. Миледи настояла на том, чтобы онавзяла шесть коробок.

— Которые она оставила в павильоне, — сказал Пуаро.

— Да, сэр. Я заметил это еще вчера утром. Грэндж отпустилГуджена, и тот удалился, почтительно затворив за собой дверь.

— Я попросил одного из своих сотрудников побывать наГарлей-стрит, где работал и жил Джон Кристоу. Я сам хочу поехать туда завтра.Мы можем собрать там интересные сведения. Я думаю, что жена этого Кристоу намногое должна была закрывать глаза. Эти шикарные врачи и их красивые пациентки…Леди Эндкателл говорила что-то о том, что у него были неприятности с какой-томедицинской сестрой. Над этим стоит поразмышлять. Но пока ничего определенноговыяснить не удалось.

Пуаро кивнул. Внушенная леди Эндкателл мысль показалась емуочень правдоподобной. Намеки на связи Джона с какой-то медицинской сестрой, навозможности, которые дает для любовных приключений профессия врача, — все этодавало понять, что у Герды были все основания для ревности. Эта ревность моглав конце концов толкнуть ее на преступление. Нарисованная картина привлекалавнимание следователей к Гарлей-стрит и тем самым отвлекала его от «Долины», оттого, что Генриетта выхватила оружие у Герды и бросила его в пруд; от того,что, умирая, Джон произнес имя Генриетты. Это было его последнее слово…