Но Генриетта молчала. Стоя около круглого стола для игры вкарты, она внимательно изучала оставшийся со вчерашнего дня счет от партии вбридж.

— Что вы сказали, Люси?

— Я спрашиваю, — снова заговорила Люси, — есть ли еще в домеполицейские?

— Не думаю, — сказала Генриетта. — Сейчас они должны быть вкомиссариате и переводить на полицейский язык те заявления, которые они от насполучили.

— Чем вы так увлечены, Генриетта?

— Ничем.

Помолчав, Генриетта добавила:

— Хотела бы я знать, что сейчас делает Вероника Крей?

Леди Эндкателл встревожилась.

— Она наверняка уже все знает. Вы не думаете, что она можетприйти сегодня вечером? Мне нужно срочно позвонить супругам Кэри. Мы не можетзавтра принять их так, как будто ничего не случилось!

Она вышла из комнаты, и вскоре За ней последовал Дэвид. Ондошел до изнеможения и пробормотал, что ему совершенно необходимо кое-чтопоискать в британской энциклопедии. Генриетта вышла в сад. После недолгогоколебания Эдвард пошел за ней.

— Сегодня не так тепло, как вчера вечером, — сказала она.

— Да. Даже холодно.

Дэвид пробурчал, что никогда не читает «Ньюс оф де Уорлд».

— А я — всегда! — сказала Люси. — Эту газету мы выписываемкак бы для слуг, но Гуджен — толковый человек, он никогда не забирает «Ньюс офде Уорлд», пока мы не попьем чай. Это презанимательная газета. Вы себе ипредставить не можете, сколько бедных женщин лишают себя жизни при помощи газа!

— Что же будет, — с усмешкой сказал Эдвард, — когда газвсюду будет заменен электричеством?

— Они найдут какое-нибудь другое средство!

— Я не разделяю вашего мнения о значении электричества вбудущем, — заявил Дэвид.

Он сделал попытку прочесть лекцию на эту тему, одновременнои научную, и социальную, но Эдвард поспешно остановил его признанием, что этотвопрос выходит за рамки его компетенции. Дэвид презрительно скривился.

Гуджен принес кофе в салон. Он двигался медленнее, чемобычно. Это казалось ему необходимым в доме, где траур.

— Кстати, Гуджен, — обратилась к нему леди Эндкателл, — этияйца… я забыла их промаркировать, как обычно. Не проследите ли вы за тем, чтобына них карандашом написали сегодняшнюю дату.

Гуджен поклонился и почтительно ответил, что все ужесделано.

— Замечательный малый. У нас вообще все слуги очень хорошие,— щебетала Люси, — и мне их искренне жаль. Целый день здесь торчалиполицейские. Интересно, они все еще здесь?

— Полицейские? — спросила Мидж.

Генриетта остановилась и смотрела на дом. Ее взор скользилвдоль рядов окон. Потом она повернулась к лесу.

Эдвард спросил себя, о чем она думает.

— Не лучше ли вернуться? — обратился он к ней — Выпростудитесь!

Она покачала головой.

— Нет, я дойду до пруда.

— Я провожу вас! — он сделал шаг к ней.

— Нет, Эдвард… Я хочу побыть одна со своим мертвецом…

— Генриетта! — воскликнул он. — Неужели вы не понимаете, какя страдаю?

— Вы? — довольно резко спросила она. — Вы страдаете от того,что Джон умер?

— Я страдаю за вас. Вам сейчас очень тяжело…

— Я — сильная, Эдвард. Я все вынесу. Речь идет о вас. Ядумаю, что сейчас вы должны быть рады. Вы ведь не любили Джона.

Эдвард пробормотал:

— У нас просто было мало общего.

— Как благородно вы выражаетесь. А ведь между вами былокое-что общее. Вы оба меня любили. Только это вас не сближало, наоборот…

Из-за облака вышла луна. Она осветила мрачное лицоГенриетты. Для него она всегда оставалась той девушкой, которую он знал вАйнсвике — веселой, молодой, смешливой. Женщина же, стоявшая перед Эдвардом,показалась ему совершенно чужой. Она смотрела на него холодно и враждебно.

— Генриетта, дорогая, поверьте, что искренне сочувствуювашему горю!

— Разве это горе?

Казалось, что этот вопрос она задает не ему, а себе самой.Генриетта тихо продолжала:

— Все произошло так внезапно, так стремительно. Он был здесьсовершенно живой, и вдруг — его нет, он мертв! Все кончено!.. Больше ничегонет… Пустота.. Ничто… А мы тут продолжаем поглощать карамельный крем,разговариваем… Делаем вид, что живы… А Джон, который был самым живым среди нас,Джон — умер! Я не перестаю повторять: умер… умер… умер… Это как заунывный звуктам-тама где-то в джунглях… Умер., умер… умер…

— Генриетта, ради всего святого, перестаньте! Она слюбопытством посмотрела на него.

— Вас удивляет то, что я говорю? Чего же вы ждали? Что выстанете меня утешать, а я буду вытирать глаза маленьким красивым платочком? Чтосначала я буду потеряна от горя, а потом начну постепенно приходить в себя? Чтоя терпеливо и благодарно буду выслушивать ваши слова утешения? Вы, Эдвард, —очень хороший, но вы никогда ничего не понимаете!

С изменившимся лицом он печально произнес:

— Я всегда это знал.

— Вы представляете себе, чем был для меня сегодняшний вечер?Джон умер, но всем на это наплевать, кроме меня и Герды. Вы — радуетесь, Дэвидаэта история раздражает, Мидж находит ее печальной. Люси продолжает находитьразвлечение в происшествиях, описанных в «Ньюс оф де Уорлд». Вы отдаете себеотчет в том, какой это для меня кошмар?

Эдвард молчал. Она продолжала говорить.

— В этот вечер ничто не кажется мне реальным. Никто несуществует! Никто, кроме Джона!

— Хорошо, — тихо произнес он, — я не существую в полномсмысле слова, я знаю это.

— Простите меня, Эдвард. Я считаю несправедливым, что Джон,который был полон жизни, умер!

— Тогда как я, наполовину мертвый, я — живой!

— Я совсем не то хотела сказать, Эдвард.

— Но вы это подумали, и может быть, вы правы…

Возвращаясь к вопросу, который задала себе, Генриеттасказала:

— Нет, это не горе. Или я совершенно бесчувственная? А я какхотела бы, чтобы смерть Джона была для меня тяжелым горем!