Они устроились в плетеных креслах около двери, чтобы иметьвозможность наблюдать за тропинкой, ведущей к дому. Оба молчали. Сейчассветская беседа была неуместна.

Пуаро внимательно осмотрелся. Ничего особенного его вниманияне привлекло. Великолепная накидка из серебристой лисы была небрежно брошена наспинку кресла. Он спросил себя, кому она могла бы принадлежать. Ее вызывающаяроскошь не подходила ни к кому из тех, кого он до сих пор здесь видел. Этунакидку он не мог себе представить, к примеру, на плечах леди Эндкателл. Онапринадлежала богатой женщине, женщине, которая стремилась обратить на себявнимание.

Сэр Генри вынул из кармана портсигар, открыл его и предложилПуаро.

— Я полагаю, — сказал он, — что мы успеем покурить.

Прежде чем прикурить сигарету, Пуаро еще раз глубоко втянулв себя воздух. Легкий запах великолепных французских духов, едва ощутимый…Казалось невозможным, чтобы этот запах был связан с кем-то из здешнихобитателей.

Пуаро наклонился, чтобы прикурить от зажигалки сэра Генри, изаметил на маленьком столике несколько спичечных коробков. Он их сосчитал:шесть. Любопытно…

— Половина третьего! — объявила леди Эндкателл. Она сидела вгостиной вместе с Мидж и Эдвардом. В кабинете ее мужа совещались Эркюль Пуаро,сэр Генри и инспектор Грэндж. Сквозь закрытую дверь доносились звуки ихголосов.

Люси продолжала:

— Знаете, я думаю, что следует распорядиться насчетзавтрака. Конечно, сидеть за столом, как будто ничего не случилось, нехорошо.Могут подумать, что это бессердечно. Но нельзя забывать, что мы пригласилимесье Пуаро к завтраку. Он, наверное, голоден. Смерть бедного Джона не должнаего трогать так, как нас. Я сама совсем не хочу есть, но Генри и Эдвард, которыебыли на охоте все утро, должно быть, голодны.

— Обо мне не беспокойтесь, дорогая Люси! — заметил Эдвард.

— Вы всегда так, щепетильны, Эдвард!.. Но остается ещеДэвид. Я заметила вчера вечером, что он хорошо ест. У интеллектуалов частобывает прекрасный аппетит. В самом деле, где Дэвид?

— Он поднялся наверх, в свою комнату, как только узналпечальную новость, — ответила Мидж.

— Да?.. Это свидетельство его тактичности! Он, наверное,чувствует себя крайне неудобно. Говорите, что хотите, но ведь убийство до тогонеудобная вещь! Прислуга теряет голову, все перепутывается… Кстати, на завтракдолжна была быть утка. К счастью, ее можно есть и холодной… Как вы думаете, чтонужно сделать для Герды? Мне хочется послать ей наверх что-нибудь. Может быть,наваристый суп…

Мидж слушала и думала, что все эти хлопоты бесчеловечны. Аможет быть, она не права? Может быть, как раз Люси наиболее человечна? Самыестрашные катастрофы ничего не меняют в обычном порядке вещей. Может быть, Люсикажется такой бессердечной только оттого, что она честно говорит об этихмелочах, о которых остальные предпочитают молчать, хотя тоже думают. Они хотятесть так же, как и в другие дни. Мидж сама была голодна, хотя сейчас ее слегкамутило. Кроме того, ее очень беспокоило, что она не знала, как вести себя поотношению к Герде. Еще вчера все ее называли: «Эта бедная женщина», а вближайшие дни Герда может предстать перед судом по обвинению в убийстве. «Такиевещи не могут произойти с нами, только с другими…» — думала Мидж.

Ее взгляд остановился на Эдварде. Да, действительно естьлюди, с которыми такое произойти не может. Люди, подобные Эдварду, не способнына насилие. Она почувствовала себя увереннее. Эдвард был таким спокойным, такимтактичным и предупредительным.

В комнату вошел Гуджен, поклонился леди Эндкателл ивполголоса доложил, что в столовой приготовлены сэндвичи и кофе. Люсипоблагодарила его и, когда он вышел, сказала:

— Гуджен поистине замечательный малый! Что было бы со мнойбез него? Он всегда знает, что следует делать. Сэндвичи — это так же хорошо,как завтрак. Мы можем их есть, не боясь обвинений, что у нас нет сердца! Она судивлением заметила, что по щекам Мидж текут крупные слезы.

— Бедная, дорогая моя, — прошептала она. — Эти эмоциислишком тяжелы для вас!

Эдвард сел на диван с Мидж и обнял ее за плечи.

— Не плачь, малышка Мидж!

Она прижалась к нему и зарыдала. Она вспомнила тотпасхальный день в Айнсвике, когда ее тоже пожалел Эдвард. Тогда умер ее кролик…

— Можно мне принести ей каплю коньяка? — спросил Эдвард.

— Конечно. В буфете в столовой есть коньяк. Не думаю, что…

Люси замолчала, когда в комнату вошла Генриетта. Миджотстранилась от Эдварда, а он даже не пошевелился. Поведение Генриетты казалосьМидж странным. В ней чувствовалась какая-то враждебность, казалось, онаизбегает смотреть на Эдварда.

— Ах, Генриетта, вот и вы! воскликнула леди Эндкателл. —Полиция — рядом, там Генри и месье Пуаро. Что вы дали Герде? Коньяк или час иаспирином?

— Я ей дала немного коньяка и грелку.

— Прекрасно! Это как раз то, что сейчас рекомендуют врачипри шоковых состояниях. Я имею в виду грелку. По отношению к коньяку мненияпротиворечивые. Вопрос моды, я думаю. Когда я была еще совсем молодой, считали,что при шоке коньяк необходим. Но у Герды не должно быть шока. Я не знаю, чтоиспытывает женщина, убившая своего мужа, это довольно трудно представить, но яне думаю, что это — шок. Элемент неожиданности здесь отсутствует.

— Почему вы так уверены, что именно Герда убила Джона? —ледяным тоном спросила Генриетта.

Наступила гнетущая тишина, которую прервала Люси.

— Мне кажется, это… совершенно очевидно. А как же еще моглобыть?

— Разве не возможно, — возразила Генриетта, — что Герданашла Джона раненым и подняла револьвер как раз перед нашим приходом?

Снова наступила тишина.

— На этом настаивает Герда? — спросила Люси.

— Да.

Это короткое слово прозвучало как выстрел. Люси удивленноподняла брови, но решила прекратить спор. Она сказала без всякого перехода:

— Сэндвичи и кофе в столовой. Если вы…

Вдруг она замолчала. Через открытую дверь в салон вошлаГерда. Сразу же скороговоркой она начала извиняться.

— Я… я не могла больше лежать. Становишься такой… Ненаходишь себе места…

Люси встала.

— Вам нужно сесть, Герда! — Она потеснила на диване Мидж,устроила Герду и подложила ей подушку под спину.