Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грамотный... мужчина? Ну и странное время.
— Я бы мог ее написать.
— Одной рукой? Ты уже выучился писать левой?
Далинар опустил глаза. Обе его руки были на месте, но Нохадон явно видел перед собой человека, у которого не было правой.
— Нет, нам надо отстроить все заново, — заявил король. — Просто хотелось бы отыскать способ убедить королей — тех, что еще живы, — не пытаться воспользоваться ситуацией. — Нохадон постучал по перилам. — Вот какой выбор я должен сделать. Уйти или поступить так, как следует. Сейчас не время для сочинительства. Это время действовать. И к несчастью, время пускать в ход меч.
«Меч? — подумал Далинар. — Ты ли это, Нохадон?»
Такому не бывать. Этот человек — великий мыслитель; он станет учить других миролюбию и почтению к ближним, и он не будет принуждать людей поступать сообразно своей воле. Он укажет им путь к тому, как действовать с честью.
Нохадон повернулся к Далинару:
— Карм, приношу свои извинения. Я не должен был отвергать твой совет, едва попросив о нем. Я издерган, как и все мы, видимо. Время от времени мне кажется, что быть человеком означает хотеть то, чего мы не можем иметь. Для кого-то это власть. Для меня — мир.
Нохадон развернулся и пошел по балкону в обратную сторону. Хотя он шагал медленно, что-то в его облике указывало на желание побыть в одиночестве. Далинар не стал его догонять.
— Он станет одним из самых влиятельных писателей, каких только знал Рошар, — проговорил Далинар.
Ответом ему была тишина, не считая голосов людей, что работали внизу, собирая трупы.
— Я знаю, ты где-то рядом, — прошептал Далинар.
Молчание.
— Что он решит? Он объединит их, как хотел?
Голос, который так часто говорил в его видениях, так и не прозвучал. Далинар не получил ответов на свои вопросы. Он вздохнул и опять повернулся к полю мертвецов.
— В одном, по крайней мере, ты прав, Нохадон. Быть человеком означает хотеть то, чего мы не можем иметь.
Пейзаж потемнел, солнце село. Тьма поглотила Далинара, и он закрыл глаза. Открыв их, снова оказался в своей гостиной — стоял, взявшись обеими руками за спинку кресла. Он повернулся к Адолину и Ренарину. Те держались поблизости, встревоженные и готовые схватить его, если он станет агрессивным.
— Ну вот, — сказал князь, — в этом не было никакого смысла. Я ничего не узнал. Шквал! Что-то не складывается у меня с...
— Далинар, — перебила Навани, не переставая что-то записывать, — последняя фраза, которую ты сказал перед тем, как видение закончилось. Что это было?
Далинар нахмурился:
— Последняя...
— Да, — нетерпеливо повторила Навани. — Самые последние слова из тех, что ты произнес.
— Я цитировал того, с которым разговаривал. «Быть человеком означает хотеть то, чего мы не можем иметь». А в чем дело?
Она не ответила, продолжая неистово писать. Закончив, соскользнула с высокого стула и ринулась к его книжной полке:
— У тебя есть копия... Да, я знала, что должна быть. Это ведь книги Ясны, да?
— Да. Она просила позаботиться о них до своего возвращения.
Навани сняла с полки том:
— «Избранное» Корваны.
Она положила книгу на письменный стол и начала листать.
Далинар присоединился к ней, хотя, разумеется, ничего не понимал из написанного.
— Зачем тебе это?
— Вот! — Навани посмотрела на Далинара. — Когда ты погружен в видения, ты разговариваешь, как известно.
— Да, несу всякую чепуху. Сыновья мне об этом говорили.
— Анак малах каф, дел макиан хабин ях. Знакомо?
Далинар растерянно покачал головой.
— Немного похоже на то, что бормотал отец, — заметил Ренарин. — Во время видения.
— Не «немного», — чопорно поправила Навани. — Это в точности та же самая фраза. Последняя, которую ты проговорил перед тем, как выйти из транса. Я записала, как могла, все, что ты сегодня произнес.
— Зачем? — спросил Далинар.
— Затем, что это могло пригодиться. И пригодилось. Эта фраза почти совпадает с той, что есть в «Избранном».
— Что? — недоверчиво изумился Далинар. — Как?
— Это строчка из песни, — пояснила Навани. — Из хорала Ванриаля — ордена артистов, что живут на склонах Тихой горы в Йа-Кеведе. Год за годом, век за веком они поют те же самые слова и заявляют, будто их песни написали на Напеве зари сами Вестники. У них есть слова этих песен, записанные древним алфавитом. Но смысл утрачен. Это теперь просто набор звуков. Некоторые ученые верят, что алфавит и сами песни и впрямь представляют собой все, что осталось от Напева зари.
— И я... — начал Далинар.
— Ты только что процитировал одну из них. Более того, если ты правильно вспомнил то, что сказал, — ты это перевел. Это может доказать Гипотезу Ванриаля! Одно предложение кажется пустяком, но оно способно дать ключ к переводу всего текста. Меня давно уже что-то грызло, пока я слушала твои видения. Я так и знала, что в чуши, которую ты произносишь, слишком много внутреннего порядка. — Она посмотрела на Далинара, широко улыбаясь. — Вполне возможно, что ты сейчас разгадал одну из самых трудных и древних загадок этого мира.
— Погоди-ка, — вмешался Адолин. — О чем ты?
— Я о том, племянник, — ответила Навани, переводя на него взгляд, — что у нас есть доказательство.
— Уверена? Возможно, он слышал эту фразу...
— И сочинил из нее целый язык? — спросила Навани, демонстрируя исписанный лист. — Это никакая не чепуха, но язык, на котором люди сейчас не говорят. Я подозреваю, это и впрямь Напев зари. Так что, Адолин, или ты предложишь мне иной способ, при помощи которого твой отец мог изучить мертвый язык, или в видениях, скорее всего, показывается реальность.
В комнате наступила тишина. Навани и сама выглядела потрясенной своим заявлением, но быстро пришла в себя.
— Итак, Далинар, — продолжила она, — мне нужно, чтобы ты как можно подробнее описал это видение. Я хочу услышать в точности те же слова, которые ты произнес, если ты их вспомнишь. Каждая мелочь, что мы соберем, сможет помочь моим ученым разобраться в этом...