Он выпрямился. Лопен разинул рот. От удара у Каладина заныли ноги — как если бы он прыгнул с высоты четырех-пяти футов.

— Десять громов над горами, ганчо! — воскликнул Лопен. — Это было невероятно!

— Спасибо. — Глянув на разбросанные у подножия стены ущелья камни, Каладин потер лоб, а потом посмотрел на доспехи, на­дежно привязанные под мостом.

— Я же говорила. — Сил уселась ему на плечо. В ее голосе звучал триумф.

— Лопен, — окликнул Каладин, — думаешь, у тебя получится достать тот узел с доспехами во время следующей вылазки с мос­том?

— Еще бы, — заверил его однорукий мостовик. — Никто не увидит. Они не замечают герди, не замечают мостовиков, а уж калек и подавно. Для них я невидимка, хоть сквозь стены проходи.

Каладин кивнул:

— Достань его и спрячь. Отдашь мне прямо перед атакой на последнее плато.

— Ганчо, им не понравится, если ты наденешь доспехи во время вылазки, — заметил Лопен. — По-моему, будет то же самое, что в прошлый раз...

— Поглядим. Просто сделай, как я велю.

«Смерть — моя жизнь, сила станет моей слабостью, путь окончен».

Дата: бетабанес, 1173, 95 секунд до смерти. Объект: малоизвестный ученый. Образец получен с чужих слов. Достоверность под вопросом.

-Отец, вот поэтому, — сказал Адолин, — независимо от того, что мы решим по поводу видений, ты ни в коем случае не должен отрекаться в мою пользу.

— В самом деле? — Далинар прятал улыбку.

— Да.

— Очень хорошо, ты меня убедил.

Адолин остановился посреди холла как вкопанный. Они направлялись в покои Далинара. Великий князь Холин повернулся и посмотрел на сына.

— Правда? — спросил юноша. — Я хочу сказать, ты действительно уступил мне в споре?

— Да, ты привел весомые доводы. — Он не стал добавлять, что сам пришел к тому же решению. — Что бы ни случилось, я остаюсь. Я не могу сейчас бросить эту битву.

Адолин широко улыбнулся.

— Но, — продолжил Далинар, вскинув палец, — у меня есть требование. Я издам приказ — заверенный главной из моих письмоводительниц и засвидетельствованный Элокаром, — который даст тебе право сместить меня, если мое состояние будет вызывать серьезные опасения. В других лагерях об этом не узнают, но я не стану рисковать, позволяя себе сойти с ума до такой степени, чтобы меня невозможно было устранить.

— Хорошо, — согласился Адолин, подходя ближе к отцу. В холле они были одни. — Это я могу принять. С условием, что ты ничего не расскажешь Садеасу. Я по-прежнему ему не доверяю.

— Я не прошу тебя ему доверять, — сказал Далинар, открывая дверь в свои покои. — Ты просто должен предполагать, что он способен меняться. Садеас когда-то был другом и, думаю, снова может им стать.

Холодные камни духозаклятой комнаты как будто удерживали весеннюю свежесть. Лето все никак не желало приходить, но, по крайней мере, зима тоже не началась. Элтебар пообещал, что и не начнется, — но обещания бурестража неизменно сопровождались множеством оговорок. Воля Всемогущего загадочна, и знакам не всегда можно было верить.

Далинар привык к бурестражам, хотя в те дни, когда они получили известность, отказывался от их помощи. Никто не должен заглядывать в будущее или предъявлять на него права, ибо оно принадлежит только самому Всемогущему. И князь Холин все время удивлялся тому, как бурестражи занимались своими изысканиями, не умея читать. Они заявляли, будто не умеют, но он видел их книги, заполненные глифами. Глифы не предназначались для использования в книгах; они были картинками. Мужчина, который ни ­разу их не видел, все равно мог понять, что значил тот или иной глиф, исходя из формы. Поэтому толкование глифов отличалось от чтения.

Бурестражи делали множество вещей, от которых люди чувствовали себя неуютно. К несчастью, эти самые вещи были весьма и весьма полезны. Знать, когда может разразиться Великая буря, — что ж, перед таким искушением мало кто устоит. Хотя бурестражи нередко ошибались, гораздо чаще они оказывались правы.

Ренарин присел возле очага, изучая фабриаль, который там установили для обогрева комнаты. Навани уже прибыла. Она сидела за приподнятым письменным столом Далинара и писала письмо; когда он вошел, вдовствующая королева рассеянно махнула пером в знак приветствия. На ней был фабриаль, который Далинар уже ви­дел на пиру несколько недель назад: многоногое устройство, при­цепленное к плечу, поверх рукава фиолетового платья.

— Отец, я не знаю, — проговорил Адолин, закрывая дверь. Похоже, он все еще думал про Садеаса. — Мне безразлично, слушает он «Путь королей» или нет. Он это делает лишь для того, чтобы ты уделял меньше внимания битвам на плато и чтобы его клерки мог­ли делить светсердца выгодным для него образом. Он тобой манипулирует.

Далинар пожал плечами:

— Светсердца вторичны. Восстановление прочного союза с ним стоит любых затрат. В каком-то смысле это я им манипулирую.

Адолин вздохнул:

— Ну ладно. Однако я все равно буду следить за кошелем, когда он рядом.

— Просто попытайся его не оскорблять. Еще кое-что. Я хочу, чтобы ты уделил особое внимание королевской гвардии. Если там имеются солдаты, которые совершенно точно верны мне, назначь их охранять комнаты Элокара. Его слова о заговоре меня встревожили.

— Но ты ведь в них не поверил.

— С его доспехом и впрямь случилось что-то странное. Весь этот бардак воняет, как кремслизь. Может, я зря забеспокоился. Но пока что просто окажи мне услугу.

— Вынуждена заметить, — многозначительным тоном произ­несла Навани, — что я не уделяла Садеасу должного внимания, ко­гда ты, он и Гавилар были друзьями. — Она завершила письмо росчерком.

— Он не связан с попытками убить короля, — сказал Далинар.

— Почему ты так уверен? — спросила вдовствующая королева.

— Потому что это на него не похоже. Садеас никогда не желал королевского титула. Будучи великим князем, он обладает большой­ властью, но всегда может возложить вину за масштабные ошибки на кого-то другого. — Далинар покачал головой. — Он никогда не пытался сместить Гавилара с трона, а с Элокаром его положение даже улучшилось.

— Потому что мой сын — слабак, — бросила Навани без намека на обиду.

— Он не слабак! — возразил Далинар. — Ему не хватает опыта. Но да, из-за этого положение Садеаса сделалось идеальным. Он говорит правду — Садеас выпросил себе пост великого князя осведом­ленности, потому что очень сильно хочет узнать, кто пытался убить Элокара.

— Машала, — заговорил Ренарин, использовав формальное обращение к тетушке, — для чего предназначен этот фабриаль на твоем плече?