— Ты т… т… резвенник! — обратился он ксолдату. — Не… не стыдно тебе! Дурррак! Достукаешься — получишь в морду.

Тут фельдкурат обратил своё внимание на солдат, которыепривели Швейка и, несмотря на то что изо всех сил старались стоять ровно,качались из стороны в сторону, тщетно пытаясь опереться на свои ружья.

— Вы п… пьяны!.. — сказал фельдкурат. — Вынапились при исполнении служебных обязанностей! За это я поса… садить велю вас!Швейк, отберите у них ружья, отведите на кухню и сторожите, пока не придётпатруль. Я сейчас п… позвоню в казармы.

Итак, слова Наполеона: «На войне ситуация меняется каждоемгновение», — нашли здесь своё полное подтверждение — утром конвоиры велипод штыками Швейка и боялись, как бы он не сбежал, а под вечер оказалось, чтоШвейк привёл их к месту назначения и ему пришлось их караулить. Они не сразусообразили, как обернулось дело, но когда, сидя на кухне, увидели в дверяхШвейка с ружьём и примкнутым штыком, то поняли всё.

— Я бы чего-нибудь выпил, — вздохнул маленькийоптимист.

Но верзилу опять одолел приступ скептицизма. Он заявил, чтовсё это — низкое предательство, и громко принялся обвинять Швейка за то, что поего вине они попали в такое положение. Он укорял его, вспоминая, как Швейк имобещал, что завтра его повесят, а теперь выходит, что исповедь, как и виселица,одно надувательство.

Швейк молча расхаживал около двери.

— Ослы мы были! — вопил верзила.

Выслушав все обвинения, Швейк сказал:

— Теперь вы по крайней мере видите, что военная служба— не фунт изюма. Я только исполняю свой долг. Влип я в это дело случайно, как ивы, но мне, как говорится, «улыбнулась фортуна».

— Я бы чего-нибудь выпил! — в отчаянии повторялоптимист.

Верзила встал и, пошатываясь, подошёл к двери.

— Пусти нас домой, — сказал он Швейку, —брось дурачиться, голубчик!

— Отойди! — ответил Швейк. — Я должен васкараулить. Отныне мы незнакомы.

В дверях появился фельдкурат.

— Я… я никак не могу дозвониться в эти самые казармы. Апотому ступайте домой да по… помните у меня, что на службе пьянствовать не…нельзя! Марш отсюда!

К чести господина фельдкурата будь сказано, что в казармы онне звонил, так как телефона у него не было, а просто говорил в настольнуюэлектрическую лампу.

Уже третий день Швейк служил в денщиках у фельдкурата ОттоКаца и за это время видел его только один раз. На третий день пришёл денщикпоручика Гельмиха и сказал Швейку, чтобы тот шёл к ним за фельдкуратом.

По дороге денщик рассказал Швейку, что фельдкурат поссорилсяс поручиком Гельмихом и разбил пианино. Фельдкурат в доску пьян и не хочет идтидомой, а поручик Гельмих, тоже пьяный, всё-таки выкинул его на лестницу, и тотсидит у двери на полу и дремлет.

Прибыв на место, Швейк как следует встряхнул фельдкурата.Тот замычал и открыл глаза. Швейк взял под козырёк и отрапортовал:

— Честь имею явиться, господин фельдкурат!

— А что… вам… здесь надо?

— Осмелюсь доложить, я пришёл за вами, господафельдкурат. Я должен был прийти.

— Должны были прийти за мной? А куда мы пойдём?

— Домой, господин фельдкурат.

— А зачем мне идти домой? Разве я не дома?

— Никак нет, господин фельдкурат, вы — на лестнице вчужом доме.

— А как… как я… сюда попал?

— Осмелюсь доложить, вы были в гостях.

— В… гостях… в го… гостях я не… не был. Вы… о…ошибаетесь…

Швейк приподнял фельдкурата и прислонил его к стене.Фельдкурат шатался из стороны в сторону, наваливался на Швейка и всё времяповторял, глупо улыбаясь:

— Я у вас сейчас упаду…

Наконец Швейку удалось прислонить его к стене, но в этомновом положении фельдкурат опять задремал.

Швейк разбудил его.

— Что вам угодно? — спросил фельдкурат, делаятщетную попытку съехать по стене и сесть на пол.

— Кто вы такой?

— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, —ответил Швейк, снова прислоняя фельдкурата к стене, — я ваш денщик.

— Нет у меня никаких денщиков, — с трудомвыговаривал фельдкурат, пытаясь упасть на Швейка, — и я не фельдкурат. Ясвинья!.. — прибавил он с пьяной откровенностью. — Пустите меня,сударь, я с вами не знаком!

Короткая борьба окончилась решительной победой Швейка,который воспользовался этим для того, чтобы стащить фельдкурата с лестницы впарадное, где тот, однако, оказал серьёзное сопротивление, не желая, чтобы еговытащили на улицу.

— Я с вами, сударь, не знаком, — уверял он,сопротивляясь Швейку. — Знаете Отто Каца? Это — я.

— Я у архиепископа был! — орал он немного погодяза дверью. — Сам Ватикан проявляет интерес к моей персоне. Понимаете?!

Швейк отбросил «осмелюсь доложить» и заговорил сфельдкуратом в интимном тоне.

— Отпусти руку, говорят, — сказал он, — а нето дам раза! Идём домой — и баста! Не разговаривать!

Фельдкурат отпустил дверь и навалился на Швейка.

— Тогда пойдём куда-нибудь. Только к «Шугам» я непойду, я там остался должен.

Швейк вытолкал фельдкурата из парадного и поволок его по тротуарук дому.

— Это что за фигура? — полюбопытствовал один изпрохожих.

— Это мой брат, — пояснил Швейк. — Получилотпуск и приехал меня навестить да на радостях выпил: не думал, что застанетменя в живых.

Услыхав последнюю фразу, фельдкурат промычал мотив изкакой-то оперетки, перевирая его до невозможности. Потом выпрямился и обратилсяк прохожим:

— Кто из вас умер, пусть явится в течение трёх дней вштаб корпуса, чтобы труп его был окроплён святой водой… — и замолк, норовяупасть носом на тротуар.

Швейк, подхватив фельдкурата под мышки, поволок его дальше.Вытянув вперёд голову и волоча ноги, как кошка с перешибленным хребтом,фельдкурат бормотал себе под нос:

— Dominus vobisclim, et cum spiritu tuo. Dominus vobiscurn.[35]

У стоянки извозчиков Швейк посадил фельдкурата на тротуар,прислонив его к стене, а сам пошёл договариваться с извозчиками. Один из нихзаявил, что знает этого пана очень хорошо, он уже один раз его возил и большене повезёт.