Следователь стал рыться в ящиках стола, отыскивая делоШвейка, но, как всегда, не мог ничего найти.

— Наверно, у капитана Лингардта, — сказал он последолгих бесплодных поисков. — Чёрт их знает, куда у меня пропадают вседела! Видно, я их послал Лингардту. Позвоню-ка ему… Алло! У телефонаследователь поручик Бернис. Господин капитан, будьте добры, нет ли там у васбумаг относительно некоего Швейка? Должны быть у меня?.. Странно… Сам от васпринимал? Действительно странно. Сидит в шестнадцатой… Да, я знаю, господинкапитан, что шестнадцатая у меня. Но я думал, что бумаги о Швейке где-нибудьтам у вас валяются… Вы просите с вами так не говорить? У вас ничего неваляется? Алло! Алло!

Огорчённый Бернис присел к столу и принялся осуждатьбеспорядок в ведении следствия. Между ним и капитаном Лингардтом давно ужесуществовала неприязнь, причём ни один не хотел уступать. Если бумага,относившаяся к делам Лингардта, попадала в руки к Бернису, то Бернис засовывалеё так далеко, что потом уже никто не мог её найти. Лингардт то же самое делалс бумагами, относящимися к делам Берниса. Точно так же пропадали и приложения кделам.[31]

(Дело Швейка было найдено в архиве военно-полевого судатолько после переворота со следующей пометкой: «Намеревался сбросить маскулицемерия и открыто выступить против особы нашего государя и нашегогосударства». Дело Швейка было засунуто среди бумаг какого-то Йозефа Куделя. Наобложке дела был поставлен крестик, а под ним: «Приведено в исполнение» идата.)

— Итак, пропал у меня Швейк, — сказалБернис. — Велю вызвать его сюда и, если он ни в чём не признается, отпущу.Я прикажу отвести его к тебе, а остальное ты уж сам устроишь в полку.

После ухода фельдкурата следователь Бернис велел привести ксебе Швейка. Но он заставил его ждать за дверьми, так как в этот момент получилтелефонограмму из полицейского управления о том, что затребованный материал кобвинительному акту № 7267, касающийся рядового пехоты Мейкснера, былпринят канцелярией № 1 за подписью капитана Лингардта.

Швейк между тем разглядывал канцелярию военного следователя.

Нельзя сказать, чтобы обстановка здесь оставляла чересчурблагоприятное впечатление, особенно фотографии различных экзекуций,произведённых армией в Галиции и в Сербии. Это были художественные снимкиспалённых хат и сожжённых деревьев, ветви которых пригнулись к земле подтяжестью повешенных. Особенно хорош был снимок из Сербии, где быласфотографирована повешенная семья: маленький мальчик, отец и мать. Двоевооружённых солдат охраняют дерево, на котором висит несколько человек, а напереднем плане с видом победителя стоит офицер, курящий сигарету. Вдали виднадействующая полевая кухня.

— Ну, так как же с вами быть, Швейк? — спросилследователь Бернис, приобщая телефонограмму к делу. — Что вы тамнатворили? Признаётесь или же будете ждать, пока составим на вас обвинительныйакт? Этак не годится! Не воображайте, что вы находитесь перед каким-нибудьсудом, где ведут следствие штатские балбесы. У нас суд военный, К. und К.Militargericht.[32] Единственным вашим спасением от строгой исправедливой кары может быть только полное признание.

У следователя Берниса был «свой собственный метод» на случайутери материала против обвиняемого. Но, как видите, в этом методе не былоничего особенного, поэтому не приходится удивляться, что результаты такого родарасследования и допроса всегда равнялись нулю.

Следователь Бернис считал себя настолько проницательным,что, не имея материала против обвиняемого, не зная, в чём его обвиняют и за чтоон вообще сидит в гарнизонной тюрьме, из одних только наблюдений за поведениеми выражением лица допрашиваемого выводил заключение, за что этого человекадержат в тюрьме. Его проницательность и знание людей были так глубоки, чтоодного цыгана, который попал в гарнизонную тюрьму из своего полка за кражунескольких дюжин белья (он был подручным у каптенармуса), Бернис обвинил вполитическом преступлении: дескать, тот в каком-то трактире агитировал средисолдат за создание самостоятельного государства, в составе Чехии и Словакии, воглаве с королём-славянином.

— У нас на руках документы, — сказал оннесчастному цыгану. — Вам остаётся только признаться, в каком трактире выэто говорили, какого полка были те солдаты, что вас слушали, и когда этопроизошло.

Несчастный цыган выдумал и дату, и трактир, и полк, ккоторому принадлежали его мнимые слушатели, а когда возвращался с допроса,просто сбежал из гарнизонной тюрьмы.

— Вы ни в чём не желаете признаваться? — спросилБернис, видя, что Швейк хранит гробовое молчание. — Вы не хотитерассказать, как вы сюда попали, за что вас посадили? Мне-то по крайней мере вымогли бы это сказать, пока я сам вам не напомнил. Предупреждаю ещё раз,признайтесь. Вам же лучше будет, ибо это облегчит расследование и смягчитнаказание. В этом отношении у нас то же, что и в гражданских судах.

— Осмелюсь доложить, — прозвучал наконецдобродушный голос Швейка, — я здесь, в гарнизонной тюрьме, вроде какнайдёныш.

— Что вы имеете в виду?

— Осмелюсь доложить, я могу объяснить это очень просто…На нашей улице живёт угольщик, у него был совершенно невинный двухлетниймальчик. Забрёл раз этот мальчик с Виноград в Либень, уселся натротуаре, — тут его и нашёл полицейский. Отвёл он его в участок, а там егозаперли, двухлетнего-то ребёнка! Видите, мальчик был совершенно невинный, а еговсё-таки посадили. Если бы его спросили, за что он сидит, то — умей он говорить— всё равно не знал бы, что ответить. Вот и со мной приблизительно то же самое.Я тоже найдёныш.

Быстрый взгляд следователя скользнул по фигуре и лицу Швейкаи разбился о них. От всего существа Швейка веяло таким равнодушием и такойневинностью, что Бернис в раздражении зашагал по канцелярии, и если бы необещание фельдкурату послать ему Швейка, то чёрт знает чем бы кончилось этодело.

Наконец следователь остановился у своего стола.

— Послушайте-ка, — сказал он Швейку, равнодушноглазевшему по сторонам, — если вы ещё хоть раз попадётесь мне на глаза, тодолго будете помнить… Уведите его!

Пока Швейка вели назад, в шестнадцатую, Бернис вызвал к себесмотрителя Славика.

— Впредь до дальнейших указаний Швейк передаётся враспоряжение господина фельдкурата Каца, — коротко приказал он. —Заготовить пропуск. Отвести Швейка с двумя конвойными к господину фельдкурату.

— Прикажете отвести его в кандалах, господин поручик?

Следователь ударил кулаком по столу: