– Уже очень поздно, – сказал я. – Мне пора. Я нехочу оставаться здесь еще на одну ночь, хотя ты был чрезвычайно любезен. Делоне в том, что кто-то что-то узнает. Просто я предпочитаю…

– Понимаю. Когда мы снова увидимся?

– Может быть, раньше, чем ты думаешь. Скажи, Дэвид, почему вту ночь, когда я ушел отсюда в Гоби, твердо намереваясь сгореть там дотла, тыназвал меня своим единственным другом?

– Потому что это правда.

С минуту мы сидели молча.

– Ты тоже мой единственный друг, Дэвид, – произнес янаконец.

– Куда ты идешь?

– Не знаю. Возможно, вернусь в Лондон. Я сообщу тебе, когдасоберусь пересечь Атлантику. Договорились?

– Да, обязательно сообщи. И не думай… никогда не думай, чтоя не хочу тебя видеть. Никогда больше не оставляй меня.

– Будь я уверен, что приношу тебе пользу, будь я уверен, чтодля тебя будет лучше, если ты откажешься от службы ордену и отправишься впутешествие…

– Но это действительно так. Мне больше нет места вТаламаске. Я даже не знаю, испытываю ли прежнее доверие к ордену и его целям.

Мне хотелось добавить, что я его очень люблю, что под егокрышей я искал и обрел убежище и никогда этого не забуду, что я готов исполнитьлюбое его желание… абсолютно любое…

Но говорить все это было бессмысленно. Не знаю, мог ли онмне поверить, да и чего стоили мои слова. По моему глубокому убеждению, нашивстречи не приносили ему пользы. А ему не так уж много осталось в жизни.

– Все это я знаю, – тихо произнес он, одарив меня ещеодной улыбкой.

– Дэвид, а этот твой отчет о приключениях в Бразилии… У тебяздесь найдется экземпляр? Можно почитать?

Он встал и подошел к ближайшему от стола книжному шкафу состеклянными дверцами. Перебрав множество бумаг, он вытащил две большие кожаныепапки.

– Здесь вся моя жизнь в Бразилии – это я написал в джунгляхна раздолбанной портативной пишущей машинке, сидя за столом в лагере, передвозвращением в Англию. Конечно же, я принял участие в охоте на ягуара.Пришлось. Но охота не идет ни в какое сравнение с тем, что я пережил в Рио.Понимаешь, это был переломный момент. Мне кажется, что сам процесс созданияэтих записок был отчаянной попыткой снова стать англичанином, отдалиться отлюдей, общавшихся с духами, от жизни, которую я вел рядом с ними. Мой отчет дляТаламаски основывался на этом материале.

Я с благодарностью взял папку.

– А здесь, – продолжал он, передавая мне вторуюпапку, – краткое описание дней, проведенных в Африке и в Индии.

– Я бы и это с удовольствием почитал.

– По большей части – старые охотничьи истории. Я писал это вмолодости. Только и речи, что о стрельбе и оружии. Все это было до войны.

Я забрал и вторую папку. И медленно, как подобает истинномуджентльмену, поднялся.

– Я проговорил всю ночь, – сокрушенно произнес вдругон. – Как неприлично с моей стороны. Возможно, у тебя тоже было чтосказать.

– Нет, совсем нет. Все получилось именно так, как яхотел. – Я протянул руку, и он пожал ее. Удивительное ощущение – егоприкосновение к моей обгоревшей плоти.

– Лестат, – добавил он, – этот рассказ… рассказЛавкрафта. Ты заберешь его сейчас или мне пока хранить его у себя?

– А, вот еще довольно забавная история – то, как он у меняоказался.

Я забрал у него рассказ и сунул его в карман. Может быть, яего перечитаю. Вернулось прежнее любопытство, а вместе с ним – опасения иподозрения. Венеция, Гонконг, Майами… Как этот странный смертный умудрилсявыследить меня во всех трех местах и к тому же догадаться, что я тоже егозаметил?

– Хочешь рассказать? – мягко спросил Дэвид.

– Непременно. Когда будет достаточно времени. –«Особенно если встречу его еще раз, – подумал я. – Как же ему этоудалось?»

Я ушел как благовоспитанный джентльмен и даже намереннонемного пошумел, закрывая боковую дверь.

Когда я добрался до Лондона, уже близился рассвет. Впервыеза много ночей меня искренне радовало собственное могущество, обеспечивавшеесознание полной безопасности. Я не нуждался ни в гробах, ни в темных убежищах –только в комнате, абсолютно изолированной от солнечного света. Любойфешенебельный отель мог предоставить мне необходимый покой и комфорт.

У меня оставалось немного времени, чтобы устроиться подтеплым светом лампы и приступить к чтению записок Дэвида о его приключениях вБразилии, – мечтая об этом, я испытывал ни с чем не сравнимый восторг.

По причине свойственной мне беспечности и помрачениярассудка оказалось, что у меня с собой почти нет денег. А потому пришлосьприменить незаурядные способности, чтобы убедить клерков почтенного старого«Клэриджа» принять на веру номер моего кредитного счета, ибо у меня не былокарточки, чтобы его подтвердить. Я подписался именем Себастьян Мельмот – однимиз любимых своих псевдонимов – и был препровожден в очаровательные апартаментыс прелестной мебелью эпохи королевы Анны, а также со всеми мыслимыми инемыслимыми удобствами.

Повесив на дверь маленькую табличку с вежливой просьбой небеспокоить, я оставил распоряжение портье не тревожить меня до наступлениятемноты и заперся в номере.

Времени для чтения практически не оставалось. Скрываясь затяжелыми серыми тучами и медленно падавшими крупными мягкими снежинками,надвигалось утро. Я задернул все шторы, кроме одной, чтобы иметь возможностьвидеть небо, и встал возле окна, ожидая буйства света при восходе солнца и всееще опасаясь его гнева. От этого страха у меня еще сильнее заныла кожа.

Я много думал о Дэвиде. С момента нашего расставания я ни насекунду я не забывал о состоявшейся беседе. Я все еще слышал его голос ипытался мысленно воссоздать фрагменты посетившего его в кафе видения –представить себе Бога и дьявола. Но мой взгляд на проблему был прост ипредсказуем. Я считал, что Дэвид пребывает во власти утешительных заблуждений.А скоро он уйдет от меня. Его заберет смерть. И останутся мне только рукописи,повествующие о его жизни. Я не мог заставить себя поверить, что в смерти онпознает хоть что-нибудь новое.

Тем не менее все казалось мне удивительным – и сама теманашего разговора, и восторженность Дэвида, и его странные слова.