— Ты завидуешь, Светка, — сказал Владик, — у ребят всехорошо, а ты комплексуешь. Как все стервы.

— Владик, прекрати, — велела Нина Павловна.

— Это некрасиво, — подтвердила тетя Александра. — Хотя ядумаю, что Владик хотел сказать, что Света всегда одета так… вызывающе. Умолодых женщин сейчас начисто отсутствует достоинство. Одни совершенно открытоживут с любовниками, другие одеваются как кокотки.

— Лучше одеваться, как кокотка, чем как Соня, — сказалаСвета. — Влад, у тебя есть сигареты? Я вчера целую пачку высадила.

— Есть, солнышко. «Мальборо» подходит?

Тетя Александра заволновалась:

— Света, я требую, чтобы ты разговаривала со мной уважительно!Нина, скажи своей дочери, чтобы она придержала язык! Соня всегда одеваетсяскромно, и тебе, Света, надо бы быть поскромнее. Да еще сигареты! Ты что?Лодочник?! Соня, где моя чашка? Налей мне молока. Только разбавь водой, цельноемолоко очень вредно. Света, не смей курить в моем присутствии! Меня стошнит.

— Может, принести тазик? — предложил Кирилл и, получив пинокв лодыжку, долго соображал, от кого — Настя была далеко. С ним рядом сиделаНина Павловна и — чуть в отдалении — Настин отец.

— Я сегодня готовлю обед, — объявила Настина мать торопливо,— продукты мы привезли, только хлеба нужно купить.

— Я могу сходить, — предложил Сергей, до этого пребывавший взагадочном молчании.

— Хорошо бы скамейку починить, — подхватила Настя, косясь натетю Александру, которая хватала ртом воздух и щипала на груди халат, словно онее душил, — ту, которую дед сделал. Она все перекосилась.

— Еще бы она не перекосилась! — фыркнула Света. — Сколько ейлет? Сто? Ее не чинить, а сжечь надо.

— Жечь ее я не стану, — твердо сказала Настя, — Кирилл,почините с отцом скамейку.

— Я хочу посмотреть свои картины, — объявил Владик и как нив чем не бывало закурил прямо под носом у своей мамаши, которую тошнило отзапаха табака. Мамаша не сказала ни слова. — Настюха, ты не знаешь, там естьхоть что-то стоящее?

— Не знаю, Влад. Все картины в гостиной и в кабинете. Можешьсмотреть сколько хочешь.

— А забрать?

— И забрать, конечно, — сказала Настя с некоторымнедоумением, — это же твои картины.

Они все обращались к Насте, как будто именно она завещала имкартины и машины. Они спрашивали у нее разрешения и даже когда не спрашивали,все время как бы оглядывались на нее. От того, что она была центром семьи, илиот того, что она была ближе всех к бабушке?

— Надо же, как люди весело жили! — продолжал Владик. —Картины собирали, скамейки сколачивали, бриллианты покупали. А мы? С работы наработу, с работы на работу, и все.

— Весело, да, — согласился Дмитрий Павлович, — отца послевойны посадили, а он, между прочим, генерал инженерных войск был. Сорока еще неисполнилось. Он пять лет просидел, вернулся инвалидом и через два года умер. Нежизнь, а рай.

— Я, между прочим, думаю, — сказал Владик, доверительнопонизив голос, — что это бабуля его отравила.

Кирилл быстро посмотрел на него. Нина Павловна со стукомпоставила на блюдце свою чашку. Тетя Александра перестала закатывать глаза, аСергей выпустил Мусину руку, которую пожимал под столом.

— Ты что? — спросила Настя напряженным голосом. — Спятил?

Владик ни на секунду не утратил своей безмятежнойвальяжности, продолжал мечтательно курить и щуриться на дым, как и полагаетсяпосле летнего завтрака на террасе.

— А что? — спросил он, ни к кому в отдельности не обращаясь.— У нее же был этот, как его? Ну на всех фотографиях они вместе. Мам, как егозвали?

— Владик, я не понимаю…

— Ну конечно, ты понимаешь. Ну этот Яков, который вместе сдедом воевал, а потом его дед в Ленинград привез. У бабули был с ним роман, иона деда спровадила в тюрьму, а сама осталась с Яковом. А?

— Влад, ты несешь что-то непотребное, — отрезала Нина Павловна,странно взволновавшись. — Что за чушь? Откуда ты ее взял? Тетя, это вы емурассказали?

— Я?! — вскрикнула тетя Александра, как вчера в георгинах. —Я?!

— Мама вышла за папу в сорок шестом году, ей былодевятнадцать лет, — продолжала Нина Павловна, — в сорок седьмом родилась я, а всорок девятом Дима. Под Новый год папу арестовали, Диме было три месяца. АЯкова Иосифовича посадили еще раньше. Какой роман? О чем ты говоришь? Мамапотом много лет помогала его семье. У него жена была и дочь. По-моему, чутьпостарше меня.

— Галочка, — изрекла тетя Александра, — отлично ее помню.

— Да, — сказала тетя Нина, — Галина. Господи, да его внучка,Галина дочь, здесь много лет подряд жила летом. Ты что, ее не помнишь?

— Смутно, — признался Владик.

— Тогда романы были не в моде, Владик, — сказал Настин отец,— тогда все строили коммунизм и мечтали, чтобы однажды ночью никого не забрали.

— А я все-таки думаю, что бабуля постаралась, — сказалВладик добродушно. — Дед был намного старше, а Яков — красавец. И вообще, вы женичего помнить не можете! Сколько вам было лет, тетя Нина, дядя Дима? Может,эту Галочку, дочь Якова, бабуля и родила? Тогда все сходится — и что она за нейухаживала, и что они здесь жили, и что она потом своего ребенка бабулепристроила!

— Она не пристраивала. Они потом переехали, и все. Я даже непомню, как ее звали, ту девочку, — отрезала Нина Павловна, — черт тебя побери,Владик. Ты все время говоришь какие-то гадости. Как это у тебя получается?!

— Нина, — вмешалась Настина мать, — ты с обедом мнепоможешь? А то я буду возиться до вечера. Заморю всех голодом.

— Ты можешь, — ответила Нина Павловна. Щеки у нее горелинездоровым румянцем.

Настя смотрела в сторону, Света ухмылялась, Муся бесшумно убираласо стола. Сергей делал вид, что читает газету, а на самом деле смотрел, какдвигаются над посудой загорелые Мусины руки. Он единственный, кто не принимал вдискуссии никакого участия.

— Пойду смотреть свое наследство, — сказал Владик ипотянулся длинным загорелым шикарным телом. По всем законам природы, подумалКирилл, он должен быть братом грудастой Светы, а вовсе не бледной Сони. АСергей как раз составил бы отличную пару с Соней.

И все получилось наоборот.

— А я отдала ожерелье в мастерскую, — неожиданно сказалаСоня в пространство, — чтобы узнать, сколько оно стоит.