– О! В самом деле, почему? – успокаиваясь,произнес Пуаро. – Если бы его арестовали, он наверняка сказал бы, но я нехочу допускать ареста. Я должен заставить его увидеть всю тяжесть и серьезностьположения. Разумеется, за его молчанием таится нечто дискредитирующее. ЕслиИнглторп и не убивал жену, он все равно мерзавец и у него есть что скрывать,помимо убийства.

– Что это может быть? – попытался я догадаться,покоренный на какое-то время доводами Пуаро, хотя все-таки продолжал сохранятьнекоторую уверенность в том, что сам собой напрашивавшийся вывод былправильным.

– Не можете угадать? – улыбнулся Пуаро.

– Нет, а вы?

– О да! У меня уже какое-то время была маленькая идея…и она оказалась верной.

– Вы мне ничего не говорили, – упрекнул я его.

Пуаро, словно извиняясь, широко развел руки:

– Простите меня, mon ami, но вы в тот моментопределенно не были simpathique[37] и не желали меня слушать.Однако скажите мне… теперь вы понимаете, что он не должен быть арестован?

– Возможно, – с сомнением произнес я, а так каксудьба Алфреда Инглторпа была мне совершенно безразлична, подумал, что хорошийиспуг ему не повредил бы.

Пуаро, пристально наблюдавший за мной, глубоко вздохнул.

– Скажите, друг мой, – спросил он, меняя темуразговора, – кроме мистера Инглторпа, ничьи показания вас не удивили?

– О, в общем, я этого и ожидал.

– Ничто не показалось вам странным?

Я тут же подумал о Мэри Кавендиш, но уклонился от прямогоответа и настороженно уточнил:

– В каком смысле?

– Ну, например, показания Лоуренса Кавендиша.

Я с облегчением вздохнул:

– О, Лоуренс! Нет, не думаю. Он всегда был нервнымпарнем.

– Как вам высказанное им предположение, что его матьмогла случайно отравиться тонизирующим средством, которое принимала? Это непоказалось вам странным… hein?[38]

– Нет, я бы так не сказал. Доктора его подняли на смех,хотя для непрофессионала предположение Лоуренса вполне естественно.

– Но мсье Лоуренса нельзя назвать непрофессионалом. Вымне сами говорили, что он изучал медицину и получил диплом.

– Да, это правда. Удивительно, как я об этом забыл!Действительно странно.

Пуаро кивнул:

– Его поведение было странным с самого начала. Лоуренсбыл единственным в доме, кто мог бы сразу же распознать симптомы отравлениястрихнином, однако он один из всей семьи усиленно придерживается гипотезыестественной смерти! Я мог бы понять, если бы это был мсье Джон. У него нетмедицинского образования, и он от природы лишен воображения. Но мсье Лоуренс –другое дело! И вот сегодня он выдвинул новое предположение, которое, как и емусамому понятно, выглядит совершенно нелепым. Тут есть над чем подумать, monami!

– Да, это сбивает с толку, – согласился я.

– Теперь обратимся к миссис Кавендиш, – предложилПуаро. – Вот еще один человек, который не говорит всего, что знает! Как выэто понимаете, друг мой?

– Не знаю, как и понимать. Кажется невероятным, чтобыона покрывала Алфреда Инглторпа. Однако на дознании все выглядело именно так.

Пуаро задумчиво кивнул:

– Да, это странно. Совершенно очевидно, что миссисКавендиш слышала гораздо больше из того «личного разговора», чем захотеларассказать.

– Даже если учесть, что миссис Кавендиш не из тех, ктоунизился бы до подслушивания, – заметил я.

– Безусловно! Но ее показания все-таки мне кое-чтоподсказали. Я совершил ошибку. Доркас была совершенно права! Ссора произошлараньше, чем я предполагал… Около четырех часов, как она и говорила.

Я с любопытством посмотрел на Пуаро. Надо признать, яникогда не понимал его настойчивости в этом вопросе.

– Сегодня выявилось многое из того, что казалосьстранным, – продолжал между тем Пуаро. – Например, поведение доктораБауэрштейна. Что он делал возле усадьбы почти ночью и почему был полностью одетв такое раннее время? Удивительно, но никто не обратил внимания на этот факт.

– Возможно, его мучила бессонница, – с сомнениемпредположил я.

– Бессонница служит в данном случае очень хорошим илиочень плохим объяснением, – заметил Пуаро. – Оно охватывает все иничего не объясняет. Я прослежу за этим энергичным доктором.

– Вы находите еще какие-нибудь изъяны в сегодняшнихпоказаниях? – с некоторым сарказмом спросил я.

– Mon ami, – мрачно отозвался Пуаро, – когдавы видите, что люди говорят вам неправду, будьте осторожны! Если я не ошибаюсь,сегодня только один, в крайнем случае два человека говорили правду без всякихоговорок и увиливания.

– О, полно, Пуаро! Я не стану ссылаться на Лоуренса илимиссис Кавендиш. Но были Джон и Ховард. Они, уж конечно, говорили правду!

– Оба, друг мой? Один из них, но не оба!..

Слова Пуаро произвели на меня неприятное впечатление.Показания мисс Ховард, хоть и не имели большого значения, были даны так честнои откровенно, что мне и в голову не пришло бы усомниться в ее искренности.Однако я испытывал уважение к проницательности Пуаро, конечно, кроме техслучаев, когда он, по-моему, проявлял глупое упрямство.

– Вы и правда так думаете? – поинтересовалсяя. – Мисс Ховард всегда казалась мне очень честной… Ее прямота иногдавызывает даже неловкость.

Пуаро бросил на меня странный взгляд, который я не вполнемог понять. Казалось, он хотел заговорить, но остановился.

– И мисс Мёрдок, – продолжил я. – В еепоказаниях не было ничего неправдивого.

– Не было, – согласился Пуаро. – Однако оченьстранно, что она ничего не слышала, хотя спала в соседней комнате, в то времякак миссис Кавендиш, находясь в другом крыле здания, слышала, как упалприкроватный столик.

– Ну… мисс Мёрдок еще очень молода и спит крепко.

– О да! В самом деле! Эта девушка, должно быть,изрядная соня!

Вообще-то мне не нравится, когда Пуаро говорит в таком тоне,я хотел ему об этом сказать, но в этот момент раздался стук в дверь дома, и,выглянув в окно, мы увидели двух детективов, которые ожидали нас внизу.