За плечом Хмельмаи стоял человек и с грустным видомразглядывал Ляписа.

Человек не двигался. Рука Ляписа осторожно шарила внизу.Кровать была низкой, и он смог дотянуться до своих брюк, скинутых совсем радом.К их поясу был прицеплен короткий кинжал с глубоким желобком на лезвии, егобойцовский кинжал времен скаутства.

Он не спускал с человека глаз. Глубоко дышала неподвижнаяХмельмая, ее зубы блестели между приоткрытых в ожидании губ. Ляпис высвободилправую руку. Человек не шевелился, он стоял радом с кроватью, с другой стороныот Хмельмаи. Медленно, не выпуская его из виду. Ляпис встал на колени ипереложил нож в нужную руку. Он покрылся потом, капельки его блестели на щекахи верхней губе, ему щипало глаза. Резким движением левой руки он зацепилчеловека за шиворот и повалил его на кровать. Он чувствовала себе беспредельнуюсилу. Человек оставался пассивным, как труп, и по некоторым признакам Ляписпочувствовал, что он вот-вот растворится в воздухе, исчезнет на месте. Тогда,перегнувшись через тело бормотавшей что-то успокоительное Хмельмаи, он с дикойяростью вонзил кинжал ему в сердце. Звук был такой, словно удар пришелся побочке с песком, и лезвие вошло по самую рукоятку, впечатывая ткань в рану. Ляписвытащил оружие — клейкая кровь уже сворачивалась на лезвии — и вытер егоотворотом чужого пиджака.

Оставив нож под рукой, он оттолкнул безвольное тело кдругому краю кровати. Труп беззвучно соскользнул на ковер. Ляпис провел рукойпо залитому потом лбу. Во всех его мускулах была разлита дикая, готоваявскипеть сила. Он поднес руку к глазам, чтобы посмотреть, не дрожит ли она, —она была тверда и спокойна, как сталь.

Снаружи крепчал ветер. Крутящиеся облака пыли косоотрывались от земли и пробегали по травам. Ветер приставал к стропилам, ко всемзакоулкам крыши и всюду порождал жалобное улюлюканье, развешивал звуковуюкудель. Без предупреждения хлопало окно в коридоре. Дерево перед кабинетомВольфа волновалось и беспрестанно шелестело.

В комнате Ляписа все было спокойно. Солнце мало-помалувращалось, постепенно высвобождая цвета картины, висевшей над комодом. Красиваякартина: авиамотор в разрезе, зеленым обозначена вода, красным — керосин,желтым — отработанные газы, а голубел, естественно, проточный воздух. В местесгорания красное накладывалось на голубое, это порождало красивый пурпурныйоттенок, как у сырой печенки.

Глаза Ляписа покоились на Хмельмае. Она уже не улыбалась. Унее был вид беспричинно обманутого ребенка.

Ну а причина возлежала между кроватью и стеной, сочасьгустой кровью через черную прорезь на уровне сердца. Ляпис с облегчениемсклонился над Хмельмаей, запечатлев неощутимый поцелуй на профиле ее шеи, губыего спустились по прилегающему плечу, достигли едва волнуемого ребрами бока и,перебравшись через поребрик в лощину талии, выбрались из нее по бедру.Хмельмая, до тех пор лежавшая на левом боку, вдруг перевернулась на спину, ирот Ляписа запахнулся у нее в паху; под прозрачной кожей вена описывала изящнорастушеванную синюю линию. Руки Хмельмаи схватили голову Ляписа, чтобынаправить ее в… но уже Ляпис оторвался от нее и с диким видом выпрямился.

Перед ним, в ногах кровати, стоял одетый в темное человек ис грустным видом разглядывал их.

Подхватив кинжал. Ляпис ринулся вперед и ударил. При первомударе человек закрыл глаза. Веки его упали резко и четко, как металлическиекрышки. Сам он, однако, продолжал стоять, и Ляпису потребовалось второй разпогрузить лезвие ему между ребер, чтобы тело закачалось и рухнуло к подножиюкровати, как перерубленный фал.

Сжимая кинжал в руке, голый Ляпис с гримасой ярости иненависти разглядывал мрачный труп. Он не осмелился пнуть его ногой.

Хмельмая, сидя на кровати, с беспокойством следила заЛяписом. Отброшенные на сторону светлые волосы наполовину закрывали ее лицо, и,чтобы лучше видеть, она наклонила голову в сторону от них.

— Иди сюда, — сказала она Ляпису, протягивая к нему руки, —иди сюда, оставь это, не создавай себе неприятностей.

— Двумя меньше, — сказал Ляпис.

У него был ровный голос, какой обычно бывает во сне.

— Успокойся, — сказала Хмельмая. — Никого тут нет. Уверяютебя. Больше никого нет. Расслабься. Иди ко мне.

С обескураженным видом Ляпис склонил голову. Он присел рядомс Хмельмаей.

— Закрой глаза, — сказала она. — Закрой и думай обо мне… ивозьми меня, теперь же, возьми меня, прошу тебя, я слишком хочу тебя. Сапфир,дорогой мой.

Ляпис по-прежнему сжимал в руке кинжал. Он засунул его подподушку и, опрокинув Хмельмаю, скользнул к ней. Она прильнула к нему, какбелокурое растение, и залепетала что-то успокоительное.

Теперь в комнате было слышно только их перемешанное дыханиеи жалобы ветра, стенавшего снаружи, да иногда раздавались сухие шлепки — этоветер награждал пощечинами соседние деревья. Солнце временами закрывали юркиеоблачка, гонявшиеся друг за другом, как полиция за забастовщиками.

Руки Ляписа тесно сжимали трепетный торс Хмельмаи. Открывглаза, он увидел, как под давлением его тела раздулись ее груди, — и красивозакругленную влажную линию тени, которую они отбрасывали между собой.

Другая тень заставила его содрогнуться: внезапновысвободившееся солнце вырезало черным на фоне окна силуэт одетого в темноечеловека, который с грустным видом разглядывал их.

Ляпис тихо застонал и сильнее прижался к златокожей девушке.Он хотел вновь зажмуриться, но глаза отказались ему подчиниться. Человек недвигался. Безразличный, едва ли он что-то осуждал, он ждал.

Ляпис выпустил Хмельмаю. Пошарив под подушкой, отыскал свойнож. Тщательно прицелился и метнул его.

Он всадил клинок в бледную шею человека по самую рукоятку.Черенок торчал наружу, потекла кровь. Человек продолжал безучастно стоять, ностоило крови достичь паркета — и он покачнулся и рухнул, как чурбан. Когда телокоснулось пола, ветер взвыл сильнее и покрыл шум его падения, но Ляписпочувствовал, как вздрогнул паркет. Он высвободился из рук Хмельмаи, котораяпыталась его удержать, и, пошатываясь, направился к человеку. Нагнувшись, онгрубо вырвал нож из раны.

Когда Ляпис, скрипнув зубами, обернулся, слева от него былатемная фигура человека, неотличимая от других. С поднятым ножом он бросилсявперед и ударил его на сей раз сверху, вонзив лезвие между лопаток. И в тот жемиг еще один человек появился справа от него, затем другой — перед ним.

Сидя с расширившимися от ужаса глазами на кровати, Хмельмаязажимала себе рот, чтобы не кричать. Когда она увидела, что Ляпис поворачиваеторужие против самого себя и нашаривает сердце, она завопила. Сапфир рухнул наколени. Он силился приподнять голову, его красная по запястье рука оставила наголом паркете свой отпечаток. Он урчал, словно зверь, а воздух у него в гортанибулькал, как вода. Он хотел что-то сказать и закашлялся. С каждым приступомкашля кровь прыскала на пол тысячами алых точек. Он как бы всхлипнул, и отэтого у него опустился уголок рта, рука подломилась. Ляпис рухнул. Рукоятканожа ударила спереди в пол, и голубое лезвие вышло у него из голой спины,оттопырив кожу, перед тем как ее проткнуть. Больше он не шевелился.