— Ну-ну, — сказала Элоиза, — вы наконец становитесьсерьезным. Расскажите нам о своей первой страсти…

— Что за дурацкий вопрос, — заметил Вольф. — Поймите, в этихусловиях я при всем желании не мог испытать страсти. Взаимодействие всех моихзапретов и ложных идей привело меня сначала к более или менее сознательномуотбору подходящих для флирта объектов среди «подобающей» среды — условияобразования которой более или менее соответствовали моим, — таким образом, япочти наверняка попадал на здоровую, может быть даже невинную девушку, так чтоя вполне мог убедить себя в возможности жениться на ней в случае глупости… всета же потребность в безопасности, внушенная моими родителями: лишний свитер непомешает. Видите ли, для того чтобы вспыхнула страсть, то есть произошлавзрывная реакция, нужно, чтобы соединение было грубым, чтобы одно из тел былочертовски жадным до того, чего ему не хватает и чем другое обладает в избытке.

— Милый юноша, — сказала, улыбаясь, Аглая, — я преподавалахимию и хочу вам заметить, что бывают цепные реакции, которые, протекая оченьнеприметно, питают сами себя и закончиться могут весьма бурно.

— Мои принципы складывались в весомую систему ингибиторов, —сказал Вольф, улыбаясь в свою очередь. — В таких случаях не возникают и цепныереакции.

— Так, значит, никаких страстей? — сказала заметноразочарованная Элоиза.

— Я встречал женщин, — сказал Вольф, — к которым мог быиспытать страсть; до моей женитьбы срабатывал рефлекс боязни. Ну а послеженитьбы… это было чистой воды слабоволие… у меня стало одним поводом больше…еще и боязнь причинить боль. Красиво, не правда ли?.. Настоящая жертва. Кому?Ради чего? Кому на пользу? Никому. На самом деле это была не жертва, простосамое легкое решение.

— Правда, — сказала Аглая. — Ну а теперь расскажите о своейжене.

— О! Послушайте, — сказал Вольф, — после всего мноюсказанного очень легко определить обстоятельства моей женитьбы и еехарактеристики…

— Легко-то легко, — сказала Аглая, — но нам бы хотелось,чтобы вы сами это сделали. Мы же ведь здесь из-за вас.

— Хорошо, — сказал Вольф. — Причины? Я женился, потому чтофизически нуждался в женщине; потому что мое отвращение ко лжи и ухаживаниямвынуждало меня жениться достаточно молодым, чтобы нравиться физически; потомучто я нашел такую девушку, среда, мнения и характеристики которой были для меняприемлемы — и которую думал, что люблю. Я женился, почти не зная женщин, — икаков результат? Никакой страсти, медленная инициация слишком целомудреннойженщины, утомление с моей стороны… в тот момент, когда она начала наконецпроявлять заинтересованность, я был уже слишком утомлен, чтобы сделать еесчастливой, слишком устал от ожидания бурных эмоций, на которые надеялсянаперекор любой логике. Она была красива. Я ее очень любил, я хотел ей добра.Этого оказалось недостаточно. Все, я не скажу больше ни слова.

— О! — запротестовала Элоиза. — Как это мило — беседовать олюбви!

— Да, может быть, — сказал Вольф. — Вы, во всяком случае,очень любезны, но по зрелом размышлении я нахожу шокирующим рассказывать обовсем этом девушкам. Пойду лучше искупаюсь. Мое почтение!

Вольф повернулся, чтобы вновь обрести море. Он уходил всеглубже и дальше от берега, открыв глаза в мутной от песка воде.

Когда он пришел в себя, он был совсем один посреди краснойтравы Квадрата. Позади него зловеще зияла дверь клетки.

Вольф тяжело поднялся, снял обмундирование и уложил его вшкаф рядом с клеткой. У него в голове не осталось ничего из того, что он видел.Он был словно пьян, его пошатывало. В первый раз он спросил себя, сможет ли онжить дальше, когда уничтожит все свои воспоминания. Это была лишь ускользающаямысль, которая промелькнула лишь и" мгновение. Сколько сеансов ему ещепонадобится?

У Вольфа было неясное ощущение какой-то суматохи в районедома, когда крыша приподнялась, чтобы тут же осесть чуть-чуть ниже, чем раньше.Он шагал никуда не глядя, ни о чем не думая. Единственное, что он испытывал, —это ощущение какого-то ожидания. Что-то вот-вот произойдет.

Подойдя к самому дому, он заметил, сколь странно тотвыглядит без половины верхнего этажа.

Он вошел внутрь. Лиль занималась какой-то ерундой. Онатолько что спустилась сверху.

— Что случилось? — спросил Вольф.

— Ты же видел… — тихим голосом сказала Лиль.

— Где Ляпис?

— Ничего не осталось, — сказала Лиль. — Его комната канулавместе с ним, вот и все.

— А Хмельмая?

— Отдыхает у нас. Не тревожь ее, она столько пережила.

— Лиль, что произошло? — сказал Вольф.

— Ох! Я не знаю, — сказала Лиль. — Спросишь у Хмельмаи,когда она будет в состоянии отвечать.

— Она что, тебе ничего не сказала? — настаивал Вольф.

— Сказала, — ответила Лиль, — но я ничего не поняла. Я,вероятно, глупа.

— Да нет же, — вежливо сказал Вольф.

Он на секунду смолк.

— Наверняка их опять разглядывал его молодчик, — сказал он.— Значит, он разнервничался и поссорился с ней?

— Нет, — сказала Лиль. — Он с ним схватился, и делокончилось тем, что он поранился, упав на свой же нож. Хмельмая утверждает, чтоон ударил себя ножом специально, но это наверняка несчастный случай. Там якобыбыло полно людей, все на одно лицо, но все они исчезли, как только Ляпис умер.Бред какой-то… Вроде истории про лунатика, который ходит во сне.

— Раз все равно приходится ходить, — сказал Вольф, — тохорошо бы это использовать как-то еще. Например, спать на ходу.

— И гром разразил его комнату, — сказала Лиль. — Всеисчезло, и он сам тоже.

— Хмельмаи, выходит, там не было?

— Она как раз спустилась вниз за помощью, — сказала Лиль.

Вольфу подумалось, что у грома были причудливые последствия.

— У грома были странные последствия, — сказал он.

— Да, — сказала Лиль.

— Я вспоминаю, — сказал Вольф, — как однажды, когда яохотился на лис, была гроза, и лис превратился в дождевого червя.

— А!.. — сказала Лиль безо всякого интереса.

— А в другой раз, — сказал Вольф, — на дороге человекоказался совершенно раздет и выкрашен в синий цвет. К тому же и форма егоизменилась. Его принимали за автомобиль. И когда в него садились, он ехал.