Лех успел несколько раз отлучиться, возвращался чутьхмельной, счастливый, рот до ушей, жадно спрашивал:

– Ну как?

– Никак, – отвечал Рус, а Чех хранил молчание.

– Я сейчас приду, – отвечал Лех и снова исчезал.

Солнце зависло над темным краем земли, Лех прибежал, сразбега налетел на Руса, ухватился, чтобы не упасть:

– Все еще?..

– Все еще, – ответил Рус убито.

Лех стиснул его за плечи:

– Жди. Еще наше счастье не померло. И мы у богов нелишние на свете!

Но голос звучал виновато. Боги уже сказали, что он нелишний. Еще как не лишний!

Рядом раздался шумный вздох. Это Чех, забывшись, на миграсслабил мышцы груди, а в глазах его, устремленных на запад, промелькнулоголодное затравленное выражение. Солнце, главный бог скифов, коснулось темногокрая, а знамения все нет. Как и Русу. Что хотели сказать боги? Что емуоставаться здесь? На развилке?

Он покосился на Руса. У того лицо вовсе жалкое.

Внезапно не крик, а общий вздох всколыхнул вечерний воздух.Только краешек солнца выглядывал из-за виднокрая, но вдруг оттуда протянулсябагровый луч, ударил о лезвие топора с такой силой, что разбрызнулись искры,кроваво-красные, больно ударили по напряженным глазам.

И все увидели, как пурпурный луч, отразившись отлезвия, указал исчезающим в сумерках острием на запад. Прямо вдоль правойдороги.

Гойтосир не успел раскрыть рот, как солнце вспыхнулонапоследок и опустилось, лучик исчез, и лезвие топора снова блестело холодно изагадочно.

– Боги сказали, – выдохнул он с великимоблегчением. – Боги указали путь…

Чех развел скованные страхом плечи, вздохнул так, что воздухперед ним пошел коловоротом, закружил листочки. Бледность ушла с лица, онвыпрямился во весь исполинский рост уверенного в себе вождя.

– Что ждет меня там?

Голос его прогремел сильно и мощно. Что бы там ни реклибоги, но они откликнулись. Они видят его… и его людей.

Гойтосир воздел руки к небу. Лицо было бледное, с утра наногах, во рту ни крошки, но губы шептали хвалу богам-прародителям.

– Победа, – сказал он, голос сорвался, и Гойтосирповторил громче: – Победа!!! Да, она будет кровавой, боги это сказалиясно. Но ты приведешь людей в благодатные земли, где воцарятся мир и счастье.Кровь будет литься только на кордонах, но не в самом царстве… Да, у тебя будетвеликое царство. А люди, что пойдут за тобой, будут зваться чехами!И не запятнают они имени своего, а доблесть и мудрость пронесут в веках.

Чех, всегда могучий, невозмутимый как вол и непоколебимыйсловно горы, шатнулся. Все видели, как он побледнел, затем вождь на глазахвоинов и волхвов рухнул коленями в пыль, воздел руки к небу:

– О, повтори! Повтори, что ты сказал!

В голосе его стоял задушенный крик загнанного зверя,который внезапно увидел надежду на спасение. Народ застыл в благоговейной тиши,чувствовалось присутствие богов. В груди каждого волнение нарастало такбурно, что даже мужчины едва удерживали недвижимыми лица. Их губы вздрагивали,глаза влажно блестели, а женщины уже плакали от великого облегчения за ихспинами.

– Это не я сказал, – ответил Гойтосир сурово. –Это рекли боги. Быть твоему народу отныне и вовеки. Боги любят семя Пана. Ведьуже две ветви пойдут в рост, дадут новые побеги и семена!.. Скифам быть, неисчезнуть, как уже канули в небытие многие народы, удивлявшие мир могуществом ибогатством, мудростью и численностью!

Голос волхва дрожал. На глазах выступили слезы. Чех внезапнозаплакал, раскинул руки:

– Род! Отец наш!.. Ты дал мне все… и больше, что можетвосхотеть человек.

Его подняли под руки, он шатался, губы дрожали, растерянно-счастливаяулыбка не покидала его мужественное, а теперь почти детское лицо. Людивсхлипывали, счастливые, на их лицах была любовь к старшему сыну тцара Пана, непо годам взрослому и матерому, взвалившему на свои плечи всю тяжесть Исхода,мужественному, как истинный сын Скифа, и мудрому, как убеленный сединами волхв.

– Чех, – слышались голоса, – ты заслужил!

– А кому ж еще?

– Ты и должен…

– Сверху видно все…

– Боги молчат долго, но правду зрят!

– По правде боги судят, по правде…

И тут, Рус этого никогда не забудет, Чех на вершинесчастья и славы внезапно забеспокоился, высвободился из обнимающих рук. На лицонабежала тревога, глаза снова стали привычно озабоченными:

– А что же Рус? Неужто боги забыли о моем младшембрате?

Все повернулись к забытому Русу. Тот стоял несчастный,осунувшийся, словно вылез из холодной воды, губы дрожали. В глазах была мольба.

Гойтосир сказал сухо:

– Боги знают, что делают.

– Но ты истолковываешь их деяния, – сказал Чех ­настойчиво. –Не может быть, чтобы боги ничего ему не сказали.

– Чех, – сказал Гойтосир предостерегающе. – Путибогов неисповедимы.

– Но ты же стараешься их познать?

– А тебе всегда удается познать людей?

Чех стиснул зубы. Сейчас, когда его судьба наконец решилась,в груди разрасталась нестерпимая боль за младшего. Всегда у него всенаперекосяк: под старшими лед только трещал, а под Русом ломался, яблоки падалина Чеха с Лехом, а шишки – на Руса. Но раньше братья были рядом – изполыньи вытащат, яблоками поделятся…

Небо быстро темнело, высыпали яркие звезды, а за ними споровыступала мелочь, даже не звезды, а так, осколочки, а то и вовсе звездная пыль.Узенький серпик молодой луны едва-едва проглянул из черноты.

Костры взметнулись с новой силой. В огонь швырялиохапки хвороста, что запасли на три ночи вперед. Под веселый треск сучьевзазвенели удалые песни, земля задрожала под ударами тяжелых сапог: танцевализажигательное коло.

У капища остались только братья, их бояре и богатыри,два волхва да самые любопытные, жаждущие узнать, что же решат братья.

Рус вдруг ощутил в ушах звон, голова стала удивительнолегкой, а мир пошатнулся. Перед глазами было темно, ни звезд, ни костров, истрах как раскаленный нож вонзился в сердце: это в нем, это его душа расстаетсяс телом!

Пересилив себя, он тряхнул головой, очищая взор. Тут же совсех сторон в голову ворвался гул голосов, радостные крики, песни, земля гремити вздрагивает под пляшущими коло. Воздух сухой и горячий, костры трещатповсюду, народ ликует после изнурительного бегства…

В кольце камней одиноко темнела дубовая колода. Послетого как Лех забрал свой длинный меч, а потом и Чех унес топор, его палицавыглядела совсем сиротливо и нелепо. Рус стиснул зубы, повернулся спиной ишагнул прочь. Далеко в свете костра виднелась верхушка его шатра. Там Ис, ееласковые руки обнимут, утешат…