– Людские следы?

Сове подали бурдюк с холодной водой. Он напился, проливаяструйки на грудь. Чех свирепо прожигал его взором, вожак каторжников слишком ужвыказывает непочтение; наконец Сова отлепился от бурдюка, шумно перевел дух,вытер рот рукавом:

– Откуда люди в забытой богами земле?

Люди окружили, посыпались вопросы:

– Песиголовцы?

– Великаны?

– Лешаки?

– А Змеи есть? Змеев видели?

Сова отмахнулся:

– Сами вы… Удивительнее. И желаннее. Бескрайняя… нет,края есть, зато бесконечная равнина с сочной травой и ручьями, какими ручьями…А в тех ручьях воды не видно, столько рыбы.

Чех шумно перевел дух. Повернулся к братьям, ­нахму­рился:

– А что стряслось у вас? Какие беды?

Рус развел руками, а Лех ответил сильным звонким голосом:

– Какие беды, ежели с нами мечи?

– У Руса палица, – напомнил Чех сварливо.

– Зато какая! Брат, наши рассказы до тошноты одинаковы. У насвсе то же. Боги как сговорились. Все три просеки прорубили что вширь, что вдлину… Правда, до конца мы не дошли, но и так едва коней не загнали! Теперь намтолько следы упрятать. Ежели погоня, то чтоб не поняли, какую дорогу мыизбрали.

Чех зыркнул из-под нависших бровей на одного, другого, сопелв раздумье. Вокруг все ждали затаив дыхание. Наконец Чех громыхнул:

– Отдыхайте. Утро вечера мудренее.

Сквозь тонкие стены шатра Чеха всю ночь желтело мутное пятносветильника. Изредка мелькала гигантская тень, хищно хватала жбан с квасом,снова исчезала. Появлялись другие тени, в одной Рус опознал сутулую фигуруГойтосира. Тени смыкались огромными головами, превращались в неведомое чудище,что душными ночами является во сне и садится на грудь.

Тонкие руки Ис обняли его за плечи. Она, как щенок, шумнопосопела над ухом, ее острые зубы хищно прихватили за мочку, куснули:

– Что гнетет тебя, потомок богов?

Голос был игривым, но Рус слышал в нем любовь и затаенную тревогу.

– Да нет, – ответил он как можно ровнее, – всехорошо. Мы нашли дорогу дальше. И уже не придется продираться сквозьлесные завалы.

– И все?

– Да…

Она прижалась к нему сзади, тонкие пальцы сплелись в замок,сжали. Он слышал, как она задержала дыхание, стараясь сдавить как можносильнее.

– Ой, – сказал он, – пощади… Ты сильна, как бык.

– Ах, ты назвал меня быком?

– Ты мой небесный бычок. Я люблю тебя, Ис…

Она сказала внезапно очень серьезным голосом:

– Рус, что тебя пожирает как лесной пожар изнутри? Скажи.Мужчине трудно признаться другому мужчине, вы все соперники друг другу, но немне…

Его голос упал до шепота:

– Я впервые страшусь утра.

В обозе везли три разобранных шатра: Чеха, Леха и Руса,как тцарских детей великого рода, что корнями уходят к богу богов, самому Роду.В начале Исхода ставили только один, Чеху, где на совет собирались старшиеиз беглецов, а теперь и Рус разбивал для себя, чтобы мог без подсказок иглубокомысленных советов со стороны без меры развеселившихся дружинников ложитьсяс черноволосой добычей. Лех про свой шатер забыл, ложился у костра, норазнежился настолько, что клал под голову седло, а ноги укрывал конскойпопоной.

В эту ночь Рус держал полог открытым, чтобы видно ­былошатер старшего брата. Там за тонкой стенкой появлялись новые тени, исчезали.Фигура Чеха иногда заслоняла светильник, огромная и растопыренная, и Русаохватывал страх. Пальцы сжимали обереги, он шептал непослушными губами заклятиеот Чернобога.

Ис не спала, он слышал по ее дыханию. Притворяется, не хочетпривлекать внимание. Ее пальцы робко держали его за плечо, готовые в любой миготдернуться.

Он старался дышать ровно, чтобы она поверила, что он спит, изаснула тоже, но недоброе предчувствие с такой силой давило на грудь, что струдом раздвигал грудную клетку, впуская воздух к измученному сердцу. Словнонаковальню взгромоздили ему на грудь, а та становится все массивнее, тяжелее…

Все-таки забылся под утро, потому что внезапно увиделсветлые стены шатра, полог был задернут. По ту сторону тонкой ткани перекликалисьмужские голоса, вдали хрипло протрубил охотничий рог.

В шатре чувствовался сладковатый запах. Он взглянул вусталое лицо Ис, понял: не спала, бедняжка. Окуривала травами, отгоняла злыхдухов, молила своих богов отвести от него беду. Он сердился, когда она пыталасьговорить о своих богах, и теперь она призывает их помочь ему тайком…

– Ис, – сказал он, морщась, – мужчина долженвыстаивать сам! Никакие твои боги…

– У нас один бог, – сказала она, защищаясь.

– Тем более! Что может один, если десяток против?А мужчина должен стоять и против сотни богов. Так нас учил отец.

– Но выстоит ли, – ответила она печально.

– Не это главное! Он должен стоять красиво. И умереть,если понадобится, красиво.

Она прошептала:

– А наш бог учит выжить… любой ценой.

Она подала ему перевязь. Он надел через голову, поцеловал еекрепко в губы, и полог резко отдернулся под его пальцами. Мир был еще сер,только восток полыхал алым, как нежный цвет молодого мака. Как румянец на щекахИс, подумал Рус. В груди потеплело, он с удивлением ощутил, какисполинская наковальня уменьшилась до размеров простых клещей кузнеца.

Костры горели мощно, искры с треском выстреливались в сероенебо. Деревьев много, и выбирают только сухие березы, чтобы горело долго ижарко, люди спали возле костров на ­земле охотнее, чем в телегах. Кое-где ужеварили в котлах, на ближайшем костре жарили на вертеле дикого кабанчика.Буська помахал Русу, облизался и показал на тушу. Жир капал на багровые угли, сшипением взлетали короткие злые дымки.

От одного из костров поднялся взъерошенный Лех. Голый допояса, красивый, хоть и заспанный, широко зевал, чесал под мышками, вздрагивалот утренней свежести, и могучие мышцы радостно вздувались, перекатывались,стараясь проглотить одна другую, но делались только толще.

Рус видел, как посерьезнело лицо среднего брата, когдаоглянулся на шатер Чеха. Две молодые девки, хихикая и толкая друг друга,принесли медный таз с водой. Лех быстро умылся, воду расплескивал, как большаяперепуганная рыба. Девки преувеличенно старательно вытерли спину, норовящипнуть за тугое мясо, юный отрок с серьезными глазами принес и подал обеимируками меч в расписных ножнах.