– Эту землю никто не топтал ногами. Она еще не имеетназвания. Так назовем же ее в память о нашем отце, которого мы любим, несмотряни на что, – страной Пана, Паннонией!

Лех и Рус переглянулись. Чех сказал то, что они и сами бысказали… чуть погодя. Просто у них поступки всегда опережали слова, а старшийбрат на то и старший, что сперва подумает, еще раз подумает, а лишь потомскажет.

– Паннония, – повторил Лех задумчиво. – Когдавелишь остановиться?

Чех оглянулся на медленно бредущих людей, едва-едва ползущиеповозки. Слышался смех, веселые вопли. Дети уже не сидели без сил на подводах,а бегали наперегонки. Один ухитрился нацепить на острогу огромную рыбину, заним гонялись с визгом и хохотом.

– Ожили, – сказал он с великим облегчением. –Ожили… Когда? Наступает осень, а к зиме надо успеть хотя бы накопать землянок.Еще лучше – срубить хоть какие-то ­дома.

Лех кивнул. Срубить дом можно за день-другой, а на всеплемя – за неделю. Нужно только, чтобы лес был под рукой. А здесьсреди степи попадаются лишь крохотные гаи.

– Когда дашь знак?

Чех покачал головой:

– Нужно идти до первых заморозков. А вы двое садитесьна коней, дуйте вперед. Там развилка… долина расходится тремя клиньями. Пустьодин проедет по одному рукаву, другой по другому…

Лех сказал живо:

– Еще кого-нибудь возьмем? Там три рукава, ты сам говорил.

– Пожалуй…

– Ерша, – предложил Лех. – Или Бугая, а тозасиделся. Можно Твердую Руку.

Чех подумал, покачал головой. К удивлению братьев,сказал неспешно:

– Третьим пусть едет Сова.

Лех поморщился:

– Раб из каменоломни?

Рус ощетинился, а Чех сказал обыденно:

– Вы все сейчас – изгои. А он – неплохойвоевода. Я как-то говорил с ним, человека сразу видно.

Лех обиделся:

– Будто среди наших мало славных воевод! Одного Бугая взять…

– И Бугай хорош, – согласился Чех, – но Соваиз кожи лезет, чтобы увидели его полезность. Не знаю, что замыслил, но уж оченьстарается.

Раздался дробный топот копыт. Подскакали смущенные дозорные.Чех весело скалил зубы. Дозор увидел то, что он еще вчера узрел с верхушкидерева. В зеленую долину словно бы врезались два острых клина, рассекая еена три рукава. И настолько одинаковых, что никто не знал, по какому из нихидти.

– Привал, – велел он. – Ну и что, если ещеполдень? Зажигай костры! Гойтосир, где ты? Подумай, не приходится ли на сегоднякакой-нибудь праздник?

Ночью Русу казалось, что костров в степи полыхает столько,сколько звезд на небе. Ис вместе с ним бродила от костра к костру, слушалапесни, с изумлением смотрела на зажигательные пляски. Мужчины плясали до упаду,а женщины и дети только смотрели с телег. Здесь был мир мужчин, и хотя никто незапрещал женщинам ездить верхом или охотиться хотя бы на зайцев, те лишь гордоуказывали на мужчин. Это их дело. Если же на коня сядет женщина, то это укормужчине, который не сумел обеспечить, накормить, привезти…

– И ты так считаешь? – шепнула она ему тихонько.

Он признался:

– Сперва – да. Потом решил, что ты ведь из другогоплемени. Ты не обязана следовать нашим обычаям. Если, конечно, не будешьнарушать главные.

– Главные?

– Да. Не посмеешь, к примеру, предать племя, укрытьпредателя или помочь ему. Не смеешь даже предать земле тело изменника илисочувствующего врагу! Мы тела таких людей оставляем зверью и воронам напотребу…

Она зябко передернула плечами:

– Пронеси и сохрани! Мне можно сопровождать тебя в дозоре? Ато уже скучно ездить только внутри обоза. Другие женщины со мной не знаются.Догадываюсь, это из-за того, что я в седле.

– В дозор все-таки нельзя, – сказал он, обнял,прижал к груди. – В дозор даже не всяких мужчин посылают. Толькосамых-самых!

Она счастливо засмеялась:

– То-то вы с Лехом всегда впереди.

Едва порозовел восток, Лех и Рус вскочили на коней. Сова ужеждал в седле, собранный для долгой скачки. Конь под ним был поджарый, с сухиммускулистым торсом. Рус сразу оценил его как редкостного скакуна, хотя с видуконь не выглядел таким же могучим гигантом, как красный жеребец Леха иличерный – Руса.

– Долго спите, – заметил Сова с прохладцей.

– Долго? – оскорбился Лех. – Да еще ночь!

– Мужчин рассвет застигает в пути.

– О боги… Еще один Гойтосир с его занудством!

Кони перемахнули тлеющие угли сторожевых костров, пошлибодрой рысью, постепенно разогреваясь. Сова сразу приотстал чуть, давая братьяммчаться бок о бок, касаясь стремян друг друга.

Темная стена леса приближалась, уже было видно два вытянутыхдалеко вперед клина. Деревья стояли тесно, выдерживая натиск степи, исполинскихстад туров, ураганных ветров, палящего зноя. Под их кровом зеленел цепкийкустарник, на коне въехать, как сразу определил Рус, просто немыслимо.К тому же острые глаза братьев заметили мертвые деревья, зависшие наветвях живых: тронь – рухнут, костей не соберешь, а внизу навернякавалежины с торчащими вверх и в стороны острыми сучьями.

Лех повертел головой, сравнивал:

– Смотри, как будто Скиф прорубил огненным мечом!

Рус всмотрелся, сказал неуверенно:

– Похожи на высохшие русла рек…

– Три реки?

– Три рукава одной реки. Только дно должно быть из песка…или хотя бы камня. А я такой травы в жисть не видел!

Сочные стебли хрустели под копытами. Кони до самого брюхавзмокли от густого сока. Из-под ног нехотя выпрыгивали зайцы, а птицы пятилисьсовсем медленно, угрожающе щелкая клювами.

– Благодатная земля, – сказал Лех благоговейно. Потомдобавил очень серьезно: – Но кто скажет, как здесь зимой? Мы забрались насевер, как никто и никогда! Может быть, тут зимой все гибнет, а земля репаетсяот мороза.

Рус поежился, сделал жест, отгоняющий недобрую силу и прочуюнечисть.

– Но звери как-то живут?

– А может, замерзают, как жабы во льду, а потомоттаивают?

Рус обвел долгим взором долину:

– Ну… пусть и мы будем. Как жабы. Зато весной как здорово!

Кони шли все медленнее, потряхивали гривами, срывали на ходуверхушки сочных трав. Наконец остановились вовсе. Дальше вздымалась до синегонеба, перегораживая мир, стена черного леса. Узкие клинья были уже в десяткешагов. На острие каждого клина росло по одинаковому дубу – могучему,широкому, с растопыренными ветвями, такие встречаются лишь на просторе, аветвями укрывают молодняк. За их ­спинами в самом деле теснились дубкипомоложе, хоть и не шибко юные. А дальше виднелись такие же могучиедеревья, стоят плотно, не давая ворваться ни сухому ветру, ни злому морозу.