– Как спалось, Рус?

Голос Леха был хриплый, с трещиной. Совсем не тот чистый,звонкий голос, которым всегда приветствовал утреннюю зарю. А синие глазапотемнели.

– Как и тебе, – буркнул Рус.

– Ну, с чего ты взял…

– В воду погляди, – посоветовал Рус.

Лех послушно поглядел, раздраженно ударил ладонью. Русотшатнулся от брызг:

– Неча на воду пенять, коли рожа крива.

– И тебе неспокойно?

– Как и тебе, – повторил Рус. Он вздохнул. –Ничего не сказано, но прямо в воздухе висит как проклятие!

От костра кричали, показывали жареное мясо. Сова умелонарезал кабана, Русу и Леху сунул по задней ляжке. Ели быстро и жадно,обжигались. Мясо не прожарилось, сверху хрустела корочка, а у костей осталаськровь, и сладко было чуять ее, свежую, солоноватую, мощь дикого лесного зверявместе с соком и мясом перетекала в их сильные, молодые тела.

Полог шатра Чеха отодвинулся. Гойтосир стоял на выходе,придерживая полог одной рукой, его не старческие глаза зорко оглядывали стан,горящие костры, проснувшихся людей. Что-то крикнул, помахал рукой. Русоглянулся, Гойтосир помахал снова:

– Да-да, ты и Лех! Чех ждет к нему на совет.

Руки Руса похолодели, он опустил недогрызенную кость. Лехизменился в лице. Их взгляды встретились. Сова и Буська смотрели непонимающе.В мертвом молчании Лех прошептал:

– Догадываешься?

– Да, – ответил Рус несчастным голосом. –Возможно, так будет в самом деле лучше… и правильно, но как мне этого нехочется!

В шатре Чеха, кроме него и Гойтосира, собрались обамладших волхва: Корнило и Травоцвет, воеводы, лекари, явилась даже Векша. СамЧех склонился над тонко выделанной телячьей шкурой, рукой волхва уже былинанесены края долины. Увидев входящих братьев, разогнулся. Вид его былневеселый, глаза блестели сумрачно.

– Больше не будем спорить, – громыхнул он мощно, –какой дорогой идти! Небесные знамения сами указали нам путь.

Он подождал, ожидая возражений, но братья убито молчали. НаконецРус пролепетал жалобно:

– Чех… Ты нам вместо отца. Разве ж мы спорим? Куда поведешь,туда и пойдем.

В глубине шатра Гойтосир хмыкнул, острие посоха сглухим стуком пробило медвежью шкуру и вонзилось в плотно утоптанную землю. Лехмолчал, но глаза были умоляющими. Чех, сердясь на себя, молчал, но хватило ненадолго, подошел, обнялся с братьями. Все в почтительной тишине смотрели, кактри богатыря слились в крепком объятии, не разлить водой, не разорвать, развечто с кровью, с мясом. Затем Чех вздохнул, высвободился:

– Вы что, не зрите? Боги сами подсказывают путь. Нет, непуть, а решение.

Лех снова смолчал, а Рус вскрикнул с обидой:

– Чех! Это злые боги нашептывают. Что доброго в разлуке?

Чех задержал широкую ладонь на горячем плече младшего брата.Синие глаза Руса смотрели неотрывно, умоляюще. Чех выговорил с тяжелым вздохом:

– Ты возмужал, брат… Да, хочется оставаться вдетстве как можно дольше. За широкой спиной отца мы и сейчас, может быть,еще бы в песочке играли. Но мужчины умеют взрослеть за одну ночь… У нас жебыло целое лето!

Рус сказал несчастливо:

– Не знаю, как Лех, но я не чувствую себя таким уж взрослыммужем. Не бросай меня, Чех!

Все отводили глаза. Рус чувствовал, что им неловко за него.Чех проговорил с мукой:

– Я ж не в воду вас… как бросил нас отец, помните,когда учил плавать! Разве не видно, чего хотят от нас боги? Три дороги легли отэтой исполинской поляны богов. А нас трое братьев. Есть ли яснее знаки?Расставаться надо сейчас, пока мы в любви и согласии. Нельзя задерживаться довремен, когда начнется недовольство, свары, распри…

Гойтосир снова стукнул посохом. Бугай кашлянул, завозился.Рус сказал упавшим голосом:

– Воля твоя, брат. По мне бы – всю жизнь под твоейрукой ходил.

Оглянулись на Леха. Тот блеснул белыми как снег зубами:

– Ежели и хочется порой самому… но я ж понимаю, чтоты – лучший князь! Ты единственный из нас, кто живет головой. Я –больше сердцем, а Рус так и вовсе… мечтами, грезами.

Улыбка Чеха была грустной и загадочной:

– Иной раз сердце подскажет ответ точнее. А без мечтыжить… так лучше вовсе не жить! Дорогие мои, я повелеваю сейчас волхвам принестижертвы нашим богам. И вопросить о нашей судьбе.

Гулко и зловеще рокотали барабаны. Пятеро встали стрембитами, хриплый недобрый вой разнесся над долиной, вломился в стену леса,вытряхнул птиц из гнезд, белок и куниц из дупла, лишь барсуки забрались в норыпоглубже. Холодок пробежал по рукам Руса, кожа пошла пупырышками, а волосывстали дыбом.

Из шатра Чеха выходили друг за другом волхвы. Лица выгляделиосунувшимися, глаза покраснели, словно всю ночь спорили, искали правду. Сейчаслегко бы обвинить Чеха, подумал Рус невесело, что взял в свои руки гадание,теперь, мол, подстроит в свою пользу. Но кто поверит, знают Чеха, да и у самогоязык не повернется сказать такое. Чех за отца ему и Леху. Скорее себя ущемит,чем у них что-то отнимет!

Мужчины разбрелись по траве, выискивали и собирали большиекамни. Два десятка было таких, что пришлось впрягать коней. А для жертвенногокамня, настоящей каменный плиты, пришлось запрягать двух могучих быков.

Корнило и второй волхв, Травоцвет, старательно вертели сухойкол в деревянной колоде, пока не пошел сизый дымок, а затем не полыхнулоранжевый огонь. Чистый огонь добывали из дерева в особых случаях, толпапритихла. Даже дети молчали и следили за волхвами не детски серьезными глазами.

Траву утоптали на расстоянии полета стрелы от капища.Теперь, когда валуны выложили по кругу, а в середке уже темнела массивнаякаменная плита, место стало настоящим капищем. Гойтосир повел бровью, помощникиприволокли широкую колоду, оставили подле священного огня.

Рус чувствовал, как по спине бегают злые мурашки. Ногивздрагивали. Он пытался подавить озноб, но теперь вздрагивали уже и руки. Рядомсредний брат стоит бледный, челюсти стиснуты, словно удерживает дрожь.

– Лех…

– Тихо, – прошипел Лех. – Теперь уже неостановить.

– Боги еще не сказали…

– Что боги! Чех сказал.

Чех растолкал народ, могучий как бык, на ходу вытащил свойчудовищный топор. Хмурясь, остановился перед колодой, глаза метнули синююмолнию. Без размаха всадил топор в колоду, отступил. Лех выдернул меч из ножени, ухватив за рукоять обеими руками, со стуком вонзил рядом. Рукоять топорасмотрела в небо уверенно и с осознанием своей мощи. Рядом гордо и вызывающеблистал отточенный меч. По блестящему лезвию пробегали загадочные синеватыеискорки, фигурки, волшебные письмена. Несмотря на жаркое солнце, от блистающегожелеза пахнуло холодом, будто из свежей могилы.