— Я думаю, что они — во всяком случае, в физическомпонимании — давно мертвы, — тихо сказала Андерсон. — Они умерли задолго допоявления на Земле первого человека. Но это как… как Карузо: он давно умер, аголос его, записанный на пластинки и пленки, будет жить вечно!

— Бобби, — с чувством сказал Гарднер, — расскажи мне, чтопроизошло. Я хочу услышать историю от начала до конца. Можешь это сделать?

— Не уверена, — сказала она с улыбкой, — но постараюсь.

Андерсон говорила долго. Когда она закончила рассказ, былполдень. Все это время Гарднер сидел за столом и курил, встав только один раз,чтобы сходить в ванную за аспирином.

Андерсон начала с рассказа о прогулке в лесу и своей находке— она сразу поняла, что нашла нечто исключительно важное, — но внезапноперескочила назад и принялась рассказывать о Питере. Она намеренно не упомянулао мертвом птенце, об исчезнувшей катаракте Питера. Она только сказала, что,вернувшись после целого дня работы возле странного предмета, обнаружила Питерана крыльце мертвым.

— Это было похоже, как будто он спал, — сказала Андерсон, ив ее голосе прозвучала фальшивая нотка. Гард, хорошо знавший Бобби и еенеумение лгать, внимательно посмотрел на нее… и тут же перевел взгляд на своируки. Андерсон тихо плакала.

Через несколько минут Гарднер спросил:

— Что было потом?

— Потом ты пришел, когда я позвала тебя, — Андерсон ужеулыбалась.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Питер умер двадцать восьмого июня, — сказала Андерсон. Онаникогда не имела возможности попрактиковаться во лжи, но у нее это прозвучалопочти натурально. — Этот последний день я помню совершенно отчетливо, — она открытои честно улыбнулась Гарднеру.

Но это ее высказывание тоже было ложью: последний день,который она помнила отчетливо, был накануне, двадцать седьмого июня. Именнотогда она начала копать. Это напоминало сказку, но она действительно не смоглабы последовательно вспомнить, что и когда делала потом. И еще она не могласказать Гарду правду о Питере. Не сейчас. Они подсказывали ей это, но она исама знала, что пока нельзя.

Они также говорили ей, что нужно очень внимательнопосмотреть на Джима Гарднера. Конечно, не слишком долго: он скоро станет членомих команды. Да. И это будет отлично, потому что, если Андерсон и любилакого-нибудь, то этим человеком был именно Джим Гарднер.

Бобби, кто такие «они»?

Призраки. Это словечко не хуже любого другого, верно?Конечно. Даже лучше многих других.

Ей не хотелось лгать Гарду, это было нелегко. Но скоро онсам все узнает… все поймет… Гард… он… он…

Когда он увидит корабль. Когда он почувствует корабль.

— Неважно, верю я или не верю. Думаю, меня скоро заставят вовсе это поверить.

— Чем скорее переступишь через понятие невозможного, тембудет лучше.

— Интересно! Ситуация по меньшей мере странная. Если я неверю в очевидность увиденного и почувствованного, то я сумасшедший. Если жеверю — то сумасшедший вдвойне.

— Ты не сумасшедший, Гард, — мягко возразила Андерсон иположила свою ладонь на его. Он выдернул свою и отодвинулся. Теперь он былготов рассказать ей то, что собирался:

— Вчера утром я намеревался убить себя, — медленно сказалон. — И если бы я не почувствовал нечто, говорившее мне, что ты попала в беду,сейчас я лежал бы на дне океана и кормил собой рыб.

Андерсон пристально взглянула на него:

— Ты это серьезно? О Боже!

— Да. В тот момент это казалось единственным достойнымвыходом из сложившейся ситуации.

— Глупости.

— Я говорю серьезно. Потом появилась эта мысль. Мысль, чтоты попала в беду. Я никак не мог дозвониться тебе. Тебя здесь не было.

— Наверное, я была в лесу, — задумчиво сказала Андерсон. — Итогда ты примчался сюда. — Она поднесла его руку ко рту и нежно поцеловала. —Если это не означало чего-нибудь еще, то оно, во всяком случае, спасло тебя отсмерти, болван.

— Как всегда, я в восторге от твоих комплиментов.

— Если ты когда-нибудь совершишь это, то я на твоемнадгробном камне вырублю это слово — «болван», — и, будь уверен, его смогутпрочесть даже через столетие.

— Что ж, благодарю, — насмешливо возразил Гард, — но, ктвоему огорчению, некоторое время этого не случится. Потому что оно еще непрошло.

— Что?

— Чувство, что ты попала в беду.

Она смотрела в сторону, пытаясь выдернуть руку из его руки.

— Посмотри на меня, Бобби, черт побери!

Через силу она взглянула на него, но он видел, насколько ейэто было трудно.

— Все, что я увидел здесь, безусловно, здорово, но почему жеменя не покидает ощущение, что ты попала в беду?

— Не знаю, — тихо ответила она и начала мыть посуду.

— Конечно, я работала, пока не обессиливала вконец, —говорила Андерсон. Сейчас она стояла к нему спиной, и ему казалось, что ей этонравится. В горячей воде звенела посуда. — Понимаешь, Гард, мне было важнопонять, что же это такое.

— Понимаю, — сказал он и подумал: Она не говорит мне правдуили, во всяком случае, говорит не всю правду, хотя я не думаю, что сама онаосознает это. Остается только один вопрос: что нам сейчас делать?

— Не знаю, — она оглянулась по сторонам. Увидев удивленныеподнятые брови Гарднера, поспешно добавила:

— Ты что же думаешь, у меня есть готовый ответ? Ничегоподобного. У меня есть только несколько идей, вот и все. Возможно, даже неслишком удачных. Думаю, сперва нужно, чтобы ты взглянул на эту штуку, и потом…ну…

Гарднер долго смотрел на нее. Бобби больше не отводилавзгляд. Но что-то во всем этом было не то. Фальшь в голосе Бобби, когда онаговорила о Питере. Может, слезы и были настоящими, но этот тон… в нем былочто-то неправильное, нечестное.

— Ладно. Пойдем смотреть твой корабль в земле.

— Но сперва неплохо было бы перекусить, — капризно сказалаАндерсон.

— Ты опять голодна?

— Конечно. А ты нет?

— О Боже, конечно, нет!

— Тогда я перекушу за нас обоих, — сообщила Андерсон и каксказала, так и сделала.