некоторых пенсионеров. Душевная боль все крепла, он судорожно глотнул появившийся в горле комок, прижался к заиндевелой стене чужого дома, почти не чувствуя холода, только ноющую нестерпимую боль во всем теле. Все и все в этом мире были ему чужие. Он погрузился в тягостный полусон.

Как случилось так, что он оказался в таком положении? Мать младенцем оставила его в роддоме. Никто не хотел его усыновить из-за какой-то мнимой болезни, выдуманной врачами. Был он беспокойный, плохо спал, заходился в плаче. Воспитатели пичкали его таблетками, насильно делали уколы. В дошкольном возрасте он дважды побывал в психлечебнице. Его уже должны были упрятать в специнтернат, но тут судьба смилостивилась. Новая директриса приняла его историю близко к сердцу — потом он узнал: у нее самой был больной ребенок — и он остался в детдоме. Судьба и дальше благоволила к нему. Он закончил техникум, полюбил красивую скромную девушку и переселился к ней. Продав его комнату, обставились. Жена ждала ребенка, и ничто не предвещало беды.

…В тот вечер, как и все последнее время жена была нервной. Ее нервозность он относил в счет беременности. Они поругались, и он вышел покурить на крыльцо. Его свалил сильный удар в челюсть. Били трое. Он не сопротивлялся, не понимая за что. Случайно увидел в окне отсутствующе-холодный взгляд жены и испуганный тещин. Когда прояснялось в мозгу, он слышал: " Обрюхатил, сволочь. Говорила же она тебе, что не девочка. Ты на чужое, паскуда, позарился…" Потом он вспомнил как однажды она проговорилась, что первый ее мужчина был много старше, их бывший сосед. В памяти возникли и обрывки разговора между тещей и пожилой соседкой, случайно услышанные им, о том, что сын последней вот-вот должен вернуться из колонии, тревожный шепот и настороженные взгляды по сторонам. Он тогда не придал ничему значения. Да и что он мог сделать?

Отлежался в каморке у дворничихи детского дома и уехал в Москву, подальше от равнодушного взгляда жены. Что-то сломалось в нем с той поры, перестал он верить людям, и в счастье свое перестал верить.

В Москве он не бомжевал, работал в частной мастерской по изготовлению ключей, с женщиной сошелся самой примитивной, поселился у нее. И повторилась примерно та же история. Ограниченная самка, строящая из себя секс-бомбу думала только о себе, но был у нее братец и его дружки, которые нигде не работали и занимались какими-то темными делами. Его по-родственному просили то дубликат ключа сделать, то шкатулочку какую-нибудь открыть. Окончательно убедившись, что они преступники, Виктор решил идти в милицию.

— Иди, иди, там тебя давно ждут, пальчики-то твои мы им подбрасывали. А бросишь сеструху, верняк загремишь в тюрягу, это я тебе обещаю. Таких, как ты, там любят, — насмехался "родственничек". — Там с тобой чикаться не будут. Думаешь, менты тебе награду дадут? ДА КОМУ ТЫ, ДЕТДОМОВЕЦ, НУЖЕН?

Виктор стал пить и все больше вяз в болоте этой семьи. Когда же очнулся и вынырнул из него, у него не оказалось ни документов, ни работы, никакой цели в жизни. Он поплыл по течению…

Как живуча душевная боль! Все умирает и застывает в человеке, а душа рвется к лучшему. Умирая, он видел окна дома, в котором был счастлив. Издалека, как в хорошем кино, увидел он себя рядом с красавицей-женой, ощутил горячие объятия и шевеление младенца в ее животе. Он сделал несколько жутких шагов на свет. Ему отчетливо показалось, как может быть только в бреду или во сне, что вот он дом, вот он! Шагнув на втором дыхании к крыльцу, он рухнул, гулко стукнувшись обо что-то чужим деревянным телом.

Он уже не слышал, как втаскивала его, выбиваясь из сил, открывшая дверь старуха, как она причитала над ним, словно над покойником.

Старуха жила на свете уже девятый десяток, много знала, многих похоронила на своем веку, но этого ей было особенно жалко. То, что он бомж, она поняла сразу по тонкому плащику и дырявым сапогам. "Господи, Господи, что же делать? Вразуми рабу свою бестолковую!" — взмолилась старуха. Бежать за две улицы к телефонной будке за "скорой"?

Прерванная молитва, раскрытый псалтырь, лики святых и Спасителя у чуть тлеющей лампады. Через миг она приняла решение. Достала из-за божницы начитанную долгими ночами мазь, состоящую из трав и лампадного масла, смазала ею вспухшие кровоточивые руки бомжа. Удалив одежду, с молитвой смазала все тело, больной застонал. "Не зря, не зря он пришел к моему порогу, должна я спасти его душеньку".

— Потерпи, милок, потерпи, — шептала она. — Как хоть зовут-то тебя?

— Виктор, — простонал он. Вместе с теплом вся боль: и душевная, и физическая вернулась к нему.

Сквозь стоны и бред напоила она больного настоем со святой водой. И оставила лежать у печки, укрыв со всех сторон одеялами. "Господи, помоги рабу Божию Виктору, исцели раны его смертные! Богородица-заступница, смилуйся!.."

До света молилась старуха, мерцала лампада, стонал больной. Мелькали тени в углах, пугая ее, наползала холодом тьма из-за плеч, голоса чужие слышались, виделись в окнах бледные лица умерших. Крестилась старуха, падала на колени, билась лбом об пол. "Не отдам. Сыночка своего не спасла. Так ЕГО душу не отдам мертвецам. Да будет воля твоя, Господи, Господи, помоги!" — всю душу свою по капле выплакивала старуха.

Она не помнила уже, когда начала исцелять молитвой да наговорной водой безнадежных. Но тянулись к ее дому несчастные…

Опустила она в банку с водой Крест Святой, шепчет… Еще больше тени сгущаются. Застучало что-то по крыше, над иконами прямо. Все вокруг черным-черно стало, только лики светом светятся. Не отводит от них глаз старуха. Не впервой это. Пугают," — подумалось ей.

Застонал больной, о смерти просит. Спаси раба Твоего, Господи!" — еще слезней молится старуха.

До света молилась она, как сквозь стену на волю пробивалась. Отозвалась Богородица, сошла с небес, благоуханием озарила. Душа старухина воспарила, тело покинула, распласталась перед Царицей. И ни за что не хочет душа от благодати такой в темное, столбом стоящее тело возвращаться чужое оно. Миг всего чудо продолжалось. Знает теперь старуха, все будет правильно, по-божески. Задула она лампадку и почувствовала, как в избе тепло и ласково стало, больной спокойней дышит, да и на улице мороз стихать начал.

Два месяца поила старуха Виктора святой водой и мазала своими мазями, пока кожа лоскутами не пошла с обожженных морозом мест, и душа не отогрелась. Все терпел Виктор, вникал в старухину жизнь.

— Со смыслом ты живешь, бабушка?

— А как же без смысла-то?