влиянием Андрея Степановича что-то внутри него стало мягче и оттого ранимей. " Многие знания — многие скорби," — так, кажется, говорил Виктор.

Андрей Степанович столкнул Виталия с классиками литературы, музыки, изобразительного искусства. Как только от этого его, Виталин, лоб не треснул. Первое время мозг никак не хотел воспринимать чуждую информацию. Врачам даже пришлось прибегать к гипнозу и антидепрессантам. Помогли Олег и Сан Саныч. Их увлеченность просто поражала Виталия. А Олег, наблюдая за муками Виталия, с благодарностью вспоминал свою маму, которая дала ему разностороннее образование, научила ценить прекрасное в природе и искусстве.

— Я, кажется, начинаю понимать, по какому принципу нас объединили. Без тебя бы я совсем пропал, — признался однажды Олегу Виталий.

— И я, наверное, не выдержал бы физических нагрузок, — согласился Олег.

И это было правдой. Они взаимодополняли друг друга. Виталий приучил Олега к железной дисциплине и холодному душу. Физические нагрузки закаляли как снаружи, так и изнутри, считал Виталий. Даже по вечерам после всех занятий он иногда делал кружок — другой вокруг корпуса.

Накрапывал дождь, лакируя кровавые бусины рябин, сбивая высохшие листья. Природа прощалась с последними теплыми деньками. Грусть проникала и в душу Виталия.

— Посмотри, какой восторг! — держа на ладони такую же гроздь рябины, восхищалась Юля.

Как близко, совсем рядом, оказывается порой прошлое! Юля, белокурая, с ямочками на щеках, как он тогда был влюблен в нее!

Она бегала по лесу, как шальная, наклоняясь к каждой брусничке, гладила разноцветные глянцевые шляпки сыроежек. Он ловил ее в объятия, любуясь разрумянившимся от непонятного ему восторга ее лицом и целовал, целовал…Она начинала от него отбиваться.

Они лежали на обогретом солнцем пригорке, и она удивлялась летящему в небе косяку гусей. Гуси набирали высоту, гортанно перекликаясь.

— Как все в жизни правильно, — говорила она. — Вожак впереди, остальные все по своим местам. Нет, ты подумай, все ли они долетят? А каждый год собираются в стаи и улетают.

— Так и должно быть. Вожак самый сильный и смелый, и все его слушаются, — отвечал он.

— Я не о том, — сбивчиво говорила она: — Вот весной птицы радуются, поют песни, а сейчас, кричат, улетая. Наверное, прощаются со своей родиной. Ну погляди, погляди, как красиво они летят… Ничего-то ты не видишь, — огорчалась она.

— Зато я вижу тебя, — сграбастывал он ее медвежьей хваткой, и она исчезала в его объятиях.

…-Не видишь, ничего ты не видишь, кроме себя, — сказала ему Юля в один из последних дней. Была она тогда серой, поблекшей после перенесенного аборта. Он даже пожалел ее и хотел утешить единственно известным ему способом… Помириться им так и не удалось.

Впрочем, он и не прилагал к этому больших усилий. А она бы простила его, наверняка бы простила.

Сколько их потом было… Капризная взбаламошная Светка, которая устраивала ему скандалы из-за мелочей. Не поддержал, когда она падала, не предложил куртку, не поцеловал на прощанье. Сколько всякой ерунды могут напридумывать женщины! Настя, Людочка, даже имена их забываются…Вот с Элкой было легко. Она беззаботная, как бабочка. Но такой она была и с другими. А Вероника? Кто она? И какая судьба?! А ему-то что до этого, но вот не отпускает его девушка из медальона. Должен он разыскать ее родственников. И этого гада наказать.

Глава 14

Наступил октябрь. Неожиданно сильно похолодало, а в клинике по-прежнему были жаркие деньки. Лишь выходные давали небольшую разрядку. К пациентам приезжали родители, родственники, знакомые. Друзья по привычке подтрунивали над горячими пирожками, которые неизменно приносила Сан Санычу его мама, узнавали примелькавшихся женщин, особенно молодых, и ждали воскресенья, как школьники в загородном лагере. Приход Натальи развлекал мужчин, они заговаривали с ней, пытались ей хоть в чем-то услужить, кто тайно, кто явно завидовали Олегу. Ценитель женской красоты Сан Саныч однажды сказал, что иметь такую жену — все равно что сидеть на пороховой бочке. И добавил: "Но заманчиво, черт возьми!"

Но для Олега посещения матери и Натальи не приносили радость. Мать изначально подозрительно относившаяся к эксперименту вдруг внушила себе, что он смертельно опасен. И Олегу каждый раз стоило больших душевных сил убеждать ее в обратном. От Натальи тоже не было той поддержки, что раньше. Являлась она регулярно одной из первых, но держалась с ним как-то отчужденно. И даже сквозь эту отчужденность Олегу чудилось что-то недосказанное, какие-то ее заботы и сомнения. Впрочем, Наталья всегда для него была полна тайн.

Прошлый раз они гуляли по парку. Ночью нежданно ударил не ко времени мороз, и солнце растапливало первую изморозь, покрывшую зелень. И на еще не совсем пожухлой траве светились блестящие бусины. Тогда Олег не сдержался, высказал Наталье свои сомнения и появившееся желание покинуть эксперимент. Она неожиданно расплакалась. "Что с ней? Ведь ей ничуть не легче, чем мне," — догадался Олег, чувствуя какую-то свою вину и по-прежнему не понимая ее. Сцена эта была короткой и больше не повторялась. Наталья быстро взяла себя в руки и стала сердиться на него за его бесхарактерность, обзывать его бестолочью и тряпкой. Но в памяти так и остались эти слезы вместе с каплями тающего снега и стайкой купающихся в луже воробьев. Как контраст радостного торжества природы и бессилия человека.

Дни шли за днями. И каждый последующий был тяжелее предыдущего. Но Олег не мог не признать силы и ловкости, появившейся в руках и ногах, упругости мышц, обострившейся интуиции, обнаженности нервов, которые иногда помогали решать тупиковые интеллектуальные задачи. Была и радость преодоления самого себя.

После ухода Олега в клинику, его депрессия словно переселилась в Наталью. Душу ее раздирали сомнения. Ну почему он не ценит всего того, что она для него сделала? Почему он ее не любит? В чем она виновата? И хоть она все решила для себя относительно Олега, было больно. Она ушла с головой в работу. Но и работа не спасала, хоть от недосыпа и усталости по утрам плыли круги перед глазами. Даже вызвавшая большой интерес читателей статья не радовала. Однажды в автобусе утром чуть не потеряла сознание — так закружилась голова. Поспешно села, освободив шею от шарфа. Холодный пот покрыл лоб, и муть еще долго не отступала, сжав голову и горло. С сильно забившимся сердцем поняла: вот случилось! Шевельнулась в груди большая радость, вытесняя остатки тревоги. Целый день думала об этом и молчала. Запретила себе нервничать и перерабатывать тоже. И дальше несла в себе эту тайну, как клад.

О своей беременности рассказала лишь психиатру клиники Петрову Сергею Ивановичу, и то потом