– А меня, если вылью на тебя эту рыбью похлебку,вызовешь? – захохотал голый по пояс.

– Спокойно, Десятка, – сказал Ногорн. – Разон сказал нет, значит, нет. Пока. Ну, брат, говори, што хочешь сказать, ивыматывайся. Имеешь возможность выйти сам. Если не воспользуешься, тебя вынесутполовые.

– Тебе мне сказать нечего. Хочу увидеться сСорокопуткой. С Ренфри.

– Слышали, парни? – Ногорн взглянул надружков. – Он хочет видеться с Ренфри. А зачем, братец, позволь узнать?

– Не позволю.

Ногорн поднял голову и глянул на близнецов, те тут жесделали шаг вперед, бренча серебряными застежками высоких ботинок.

– Знаю, – вдруг сказал тот, с косой. –Вспомнил, где я его видел!

– Чего ты там бормочешь, Тавик?

– Перед домом войта. Он привез какого-то дракона напродажу, этакую помесь паука с крокодилом. Люди болтали, будто он ведьмак.

– Что такое ведьмак? – спросил голый,Десятка. – Э? Киврил?

– Наемный колдун, – сказал полуэльф. –Фокусник. Фокусы кажет за горсть сребреников. Я же сказал – шутка природы.Оскорбление человеческих и божеских законов. Таких надобно сжигать.

– Мы не очень обожаем колдунов, – проскрипелТавик, не отрывая от Геральта взгляда прищуренных глаз. – Чтой-то мнесдается, Киврил, что в тутошней дыре у нас будет работы поболее, чем думалось.Их здесь не один, а ведомо, они держатся разом.

– Свояк свояка видит издалека, – зловещеусмехнулся полукровка. – И как только земля таких носит? Кто вас плодит,уродцев?

– Будь добр, повежливее, – спокойно сказалГеральт. – Твоя матушка, как вижу, достаточно часто бродила по лесу водиночку, так что у тебя есть причина призадуматься над собственнымпроисхождением.

– Возможно, – ответил полуэльф, не переставаяусмехаться. – Но я, по крайней мере, знал свою мать. А вот ты, ведьмак, неможешь этим похвалиться.

Геральт чуточку побледнел и стиснул зубы. Ногорн, заметившийэто, громко рассмеялся.

– Ну, братец, уж такого-то оскорбления ты не можешьспустить. Кажется, за спиной у тебя меч торчит? Ну так как? Выйдете с Кивриломво двор? Вечер – скукотища.

Ведьмак не ответил.

– Засранный трус, – фыркнул Тавик.

– Он вроде што-то говорил о матери Киврила? –спокойно продолжал Ногорн, опершись подбородком на сплетенные пальцы. –Што-то страшно оскорбительное, если я верно понял. Мол, распутничала или как-тотак. Эй, Десятка, неужто ты сможешь слушать, как какой-то бродяга оскорбляетматушку твоего друга? Матушка, мать ее так, дело святое!

Десятка охотно поднялся, отстегнул меч, кинул на стол.Выпятил грудь, поправил ощетинившиеся серебряными шипами щитки на предплечьях,сплюнул и сделал шаг вперед.

– Если ты сумлеваешься, – сказал Ногорн, –поясню: Десятка вызывает тебя на кулашный бой. Я сказал, што тебя отседовавынесут. Освободите-ка место.

Десятка приблизился, поднимая кулаки. Геральт положил рукуна рукоять меча.

– Осторожнее, – сказал он. – Еще шаг – и тебепридется искать свою руку на полу.

Ногорн и Тавик вскочили, хватаясь за мечи. Молчаливыеблизнецы вытянули свои. Десятка попятился. Не пошевелился лишь Киврил.

– Что здесь происходит, черт побери! Нельзя на минутуодних оставить?

Геральт очень медленно обернулся и встретился взглядом сглазами цвета морской волны.

Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы былиподстрижены неровно, немного ниже ушей. Она стояла, опираясь одной рукой одверь, в облегающем бархатном кафтанчике, перетянутом нарядным поясом. Юбкабыла неровной, асимметричной – с левой стороны доходила до лодыжки, а с правойприоткрывала крепкое бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи. Налевом боку висел меч, на правом – кинжал с большим рубином в оголовье.

– Онемели?

– Это ведьмак, – буркнул Ногорн.

– Ну и что?

– Он хотел говорить с тобой.

– Ну и что?

– Это колдун, – прогудел Десятка.

– Спокойно, парни, – сказала девушка. – Онхочет со мной говорить, это не преступление. Продолжайте свои дела. И безскандалов. Завтра торговый день. Думаю, вы не хотите, чтобы ваши фокусыиспортили ярмарку – столь важное событие в жизни этого милого городка?

В наступившей тишине послышался тихий противный смешок.Смеялся Киврил, все еще небрежно развалившийся на лавке.

– Да ну тебя, Ренфри, – выдавил метис. –Важное… событие!

– Заткнись, Киврил! Немедленно.

Киврил перестал смеяться. Немедленно. Геральт не удивился. Вголосе Ренфри прозвучало нечто очень странное. Нечто такое, что ассоциировалосьс красным отблеском пожара на клинках, стонами убиваемых, ржанием коней изапахом крови. Видимо, у остальных тоже возникли подобные ассоциации, потомучто бледность покрыла даже загорелую харю Тавика.

– Ну, белоголовый, – прервала тишинуРенфри. – Выйдем в большую залу, присоединимся к войту, с которым ты сюдапришел. Он, верно, тоже хочет со мной потолковать.

Кальдемейн, ожидавший у стойки, увидев их, прервал тихуюбеседу с трактирщиком, выпрямился, скрестил руки на груди.

– Послушайте, мазель, – твердо сказал он, не тратявремени на обмен ненужными учтивостями. – Я знаю от этого вот ведьмака изРивии, что привело вас в Блавикен. Похоже, вы в обиде на нашего колдуна.

– Возможно. Ну и что? – тихо спросила Ренфри, тожене очень-то учтиво.

– А то, что на такие обиды есть городские иликастелянские суды. Кто у нас, на Лукоморье, собирается мстить за обиду железом,тот считается самым обыкновенным разбойником. А еще то, что либо завтра поутрувы вымететесь из Блавикена вместе со своей черной компашкой, либо я вас упрячув яму, пре… как это называется, Геральт?

– Превентивно.

– Именно. Вы поняли, мазель?

Ренфри сунула руку в мешочек на поясе, достала сложенный внесколько раз пергамент.

– Прочтите, войт, если грамотный. И больше не называйтеменя мазелью.

Кальдемейн взял пергамент, читал долго, потом молча подалГеральту.