– «Моим комесам, вассалам и свободным подданным, –прочитал ведьмак вслух. – Всех и каждого извещаю, поелику Ренфри, крейгенскаякняжна, пребывает на нашей службе и мила нам, то гнев наш падет на голову тому,кто ей чинить припятствия вознамерится. Аудоен, король…» Слово «препятствия»пишется через «е». Но печать, похоже, подлинная.

– Потому что подлинная и есть, – сказала Ренфри,вырывая у него пергамент. – Поставил ее Аудоен, ваш милостивый государь.Потому не советую чинить мне препятствия. Независимо от того, как это пишется,последствия для вас могут быть печальными. Не удастся вам, уважаемый войт,упрятать меня в яму. И не называйте меня мазелью. Я не нарушила ни одногозакона. Пока что.

– Если нарушишь хоть на пядь, – Кальдемейнвыглядел так, словно собирался сплюнуть, – брошу в яму разом с твоимпергаментом. Клянусь всеми богами, мазель. Пошли, Геральт.

– А с тобой, ведьмак, – Ренфри коснулась рукиГеральта, – еще пару слов.

– Не опоздай на ужин, – бросил войт черезплечо. – Иначе Либуше обозлится.

– Не опоздаю.

Геральт оперся о стойку. Поигрывая медальоном с волчьеймордой, висящим на шее, он смотрел в зелено-голубые глаза девушки.

– Я слышала о тебе, – сказала она. – Ты –Геральт из Ривии, белоголовый ведьмак. Стрегобор – твой друг?

– Нет.

– Это упрощает дело.

– Не думаю. Я не намерен оставаться в стороне.

Ренфри прищурилась.

– Стрегобор завтра умрет, – проговорила она тихо,отбрасывая со лба прядку неровно подстриженных волос. – Зло было быменьше, если б умер только он.

– Если, а вернее, прежде чем Стрегобор умрет, умрут ещенесколько человек. Другой возможности я не вижу.

– Скромно сказано – несколько.

– Чтоб меня напугать, требуется нечто большее, чемслова, Сорокопутка.

– Не называй меня Сорокопуткой, не люблю. Дело в том,что я вижу другие возможности. Стоило бы их обсудить, но, что делать, Либушеждет. Она хоть ничего, эта Либуше?

– Это все, что ты имела мне сказать?

– Нет. Но теперь иди. Либуше ждет.

В его каморке на мансарде кто-то был. Геральт знал об этомеще прежде, чем подошел к двери, и понял по едва ощутимой вибрации медальона.Он задул каганец, которым освещал себе ступени, вынул кинжал из-за голенища,сунул его сзади за пояс. Нажал ручку. В комнатке было темно. Не для ведьмака.

Он, умышленно не торопясь, как бы сонно, переступил порог,прикрыл за собой дверь. В следующий момент, сильно оттолкнувшись, прыгнулласточкой, навалился на человека, сидевшего на его лежанке, прижал того кпостели, левое предплечье сунул ему под подбородок, потянулся за кинжалом. Ноне вынул. Что-то было не так.

– Недурно для начала, – глухо проговорила Ренфри,неподвижно лежа под ним. – Я рассчитывала на это, но не думала, что мы такскоро окажемся в постели. Убери руку с моего горла, будь любезен.

– Это ты?

– Это я. Слушай, есть два выхода. Первый: ты слезешь сменя, и мы побеседуем. Второй – все остается как есть, но хотелось бы все жескинуть сапоги. Как минимум.

Ведьмак выбрал первый выход. Девушка вздохнула, встала,поправила волосы и юбку.

– Зажги свечи. В темноте я вижу не как ты, а видетьсобеседника люблю.

Она подошла к столу, высокая, худощавая, гибкая, села,вытянув ноги в сапогах. Оружия вроде бы у нее не было.

– Выпить есть?

– Нет.

– В таком случае хорошо, что я прихватила, –засмеялась она, ставя на стол дорожный бурдючок и два кожаных кубка.

– Почти полночь, – холодно сказал Геральт. –Может, перейдем к делу?

– Минутку. Пей. Твое здоровье, Геральт.

– Взаимно, Сорокопутка!

– Меня зовут Ренфри, черт побери, – подняла онаголову. – Разрешаю упускать княжий титул, но перестань именовать меняСорокопуткой.

– Тише, разбудишь весь дом. Могу я наконец узнать, чегоради ты влезла сюда через окно?

– Какой догадливый! Я хочу спасти Блавикен от резни.Чтобы обсудить это с тобой, я лазила по крышам, словно мартовский кот. Цени.

– Ценю. Только вот не знаю, какой смысл в такомразговоре. Положение ясное. Стрегобор сидит в колдовской башне, чтобы егодостать, тебе придется организовать осаду. Если ты это сделаешь, тебе непоможет твой королевский папирус. Если ты в открытую нарушишь закон, Аудоен нестанет тебя защищать. Войт, стража, весь Блавикен выступят против тебя.

– Если выступит весь Блавикен, то жуткопожалеет. – Ренфри усмехнулась, показав хищные белые зубки. – Тыразглядел моих мальчиков? Ручаюсь, они свое дело знают. Представляешь себе, чтопроизойдет, если начнется драка между ними и теми телками из стражи, которые тои дело спотыкаются о собственные алебарды?

– А ты, Ренфри, воображаешь, что я буду стоять встороне и спокойно взирать на такую драку? Видишь, я живу у войта? Принадобности буду рядом с ним.

– Не сомневаюсь, – посерьезнела Ренфри. –Только, скорее всего, один ты, потому что остальные попрячутся по подвалам. Нетна свете бойца, который управился бы с моей вооруженной мечами семеркой. Это непод силу ни одному человеку. Но, белоголовый, давай не будем пугать друг друга.Я сказала – резни и потоков крови можно избежать. Конкретно: есть два человека,которым это под силу.

– Я – само внимание.

– Один – Стрегобор. Лично. Он добровольно выйдет изсвоей башни, я отведу его куда-нибудь на пустырь, а Блавикен снова погрузится вблагостную апатию и вскоре забудет обо всем.

– Стрегобор, возможно, и похож на спятившего, но не дотакой же степени.

– Как знать, ведьмак, как знать. Есть доводы, которыеневозможно отвергнуть, и предложения, которые нельзя отбросить. К таким,например, относится тридамский ультиматум. Я предъявлю колдуну тридамскийультиматум.

– В чем его суть?

– Это маленькая и сладкая тайна.