Отчасти Уолтера можно было понять, но его поведение обескураживало.

– Он любит Ната?

– Да, когда Нат ведет себя хорошо, когда он потешный и ему не мешает. Но не тогда, когда ребенок устал, раздражен или капризничает. Бывает, Уолтер по многу дней ни слова ему не скажет. Временами становится злой как черт. А в последнее время вообще стал невыносим.

– Ты хочешь сказать: с тех пор как появилась Арабелла Блямб?

Лавди кивнула.

– Но послушай, Лавди, не может быть, чтобы все было так серьезно. У мужчин бывают такие безумные периоды, когда они теряют голову. Видно, эта дамочка пустила в ход всю свою тяжелую артиллерию, и, мне кажется, Уолтер просто не мог устоять.

– Она от него не отстанет, Джудит.

– Может, и отстанет.

Но даже для самой Джудит это прозвучало не очень убедительно.

– Ты была счастлива с Уолтером. На мой взгляд, тебе надо просто стиснуть зубы и терпеть, пока он сам не образумится. Бесполезно выяснять отношения и скандалить, от этого только хуже бывает.

– Хороший совет, только запоздалый.

– От меня никакого проку.

– Неправда. Поговорила с тобой – и уже легче. Хуже всего, когда не с кем поговорить. Мама с папчиком… – Лавди запнулась в поисках подходящего слова, – взорвались бы, если б узнали.

– Удивительно, что они до сих пор пребывают в неведении.

– Единственный человек, до которого могли дойти слухи – это Неттлбед, а мы с тобой прекрасно знаем, что от Неттлбеда никто не услышит ни слова.

– Уж это точно.

Все это время Нат увлеченно играл, лежа на животе, со своей машинкой. Теперь он решил, что неплохо бы перекусить. Малыш неуклюже встал, подошел к ним и, поднявшись на цыпочки, обозрел поверхность стола.

– Я хочу чего-нибудь поесть.

Лавди затушила сигарету в первом попавшемся блюдце, нагнулась и, подхватив мальчика, усадила его себе на колено. Она поцеловала его в темную шевелюру на макушке и, не выпуская из своих объятий, намазала маслом ломтик шафранного кекса. Мальчик принялся за еду, громко чавкая и уставясь немигающим взглядом на Джудит. Она улыбнулась ему:

– Надо было привезти тебе подарок, Нат, но по пути не было магазина. В следующий раз я обязательно что-нибудь куплю. Чего бы тебе хотелось?

– Машину.

– Какую, маленькую?

– Нет, большую. Такую, чтобы я мог в нее сесть.

Лавди рассмеялась:

– Губа у тебя не дура. Не может же Джудит купить тебе настоящую машину!

Джудит взъерошила ему волосы и возразила:

– Не слушай маму, я все могу.

Чаепитие растянулось до шестого часа. Наконец Джудит сказала:

– Мне пора. Бидди с Филлис, наверно, уже ломают голову, куда я подевалась, и воображают ужасные драмы с Джесс.

– Приятно было с тобой повидаться. Спасибо, что навестила нас.

– И мне было приятно. В следующий раз я тебе все выглажу. – Джудит сходила за своим плащом. – И вы с Натом обязательно должны как-нибудь выбраться к нам в Дауэр-хаус. На обед, например.

– С радостью придем. Правда, Нат?.. Джудит, все останется между нами? Все, о чем я тебе рассказала.

– Само собой разумеется! Но только ты и впредь со мной делись.

– Хорошо.

Лавди подхватила Ната и пошла с ним к открытой двери провожать Джудит. На улице сгустился серый, влажный туман. Джудит подняла воротник плаща и уже приготовилась идти к машине, но Лавди окликнула ее, и она обернулась.

– От Гаса ничего не слышно?

Джудит покачала головой:

– Ни единого слова.

– Это я так, любопытства ради.

Сквозь туман и мглу унылого вечера Джудит поехала домой. Добралась до Роузмаллиона, поднялась в гору и завела машину в ворота Дауэр-хауса. Окно кухни светилось в темноте мягким желтым светом, и лампочка над парадной дверью была оставлена включенной. Джудит поставила машину Бидди в гараж, где до сих пор стоял на деревянных подставках ее маленький «моррис», бесколесый, накрытый от пыли засаленным чехлом. Талоны на горючее еще не поступили из соответствующей инстанции, так что пока не было никакого смысла ставить на место колеса и заряжать аккумулятор, чтобы проверить, как автомобильчик пережил многолетнюю спячку в гараже.

Джудит прошла по гравию и зашла в дом с черного хода. На кухне она обнаружила Филлис и Анну. Филлис раскатывала тесто, а ее дочь, сидя на другом конце стола, готовила уроки.

– Мне нужно придумать предложение со словом «поговорить».

– Ну, тут нет ничего трудного… Джудит! Где ты была? Мы тебя уже заждались.

– Я заехала к Лавди.

– Мы боялись, что возникли проблемы с Джесс.

– Знаю, я должна была позвонить. Все в порядке. Джесс держалась молодцом, даже не дала мне войти с ней внутрь. Пришлось попрощаться перед дверями.

– Слава богу, что все хорошо. Странно без нее, да? Как будто она жила здесь всегда. Анна будет по ней скучать. Правда, Анна? Ну чего ты застряла со своим предложением?

Анна вымученно вздохнула:

– В голову ничего не идет.

Джудит пришла ей на выручку:

– Как насчет такого предложения: «Я позвонила Джесс по телефону, и мы поговорили».

Анна подумала и сказала:

– Я не знаю, как пишется «телефон».

– Тогда просто: «Позвонила Джесс, и мы поговорили».

– Это годится.

С зажатым в пальцах карандашом девочка склонилась над тетрадью, высунув от усердия кончик языка.

– Хочешь чаю?

– Нет, спасибо, уже пила. Где миссис Сомервиль?

– В гостиной. Она тебя поджидает. Вся в нетерпении, хочет тебе что-то сообщить.

– Что?

– Не моего ума дело.

– Надеюсь, что-то радостное.

– Иди и сама узнаешь.

Скинув плащ, Джудит направилась в гостиную. Когда она открыла дверь, ее глазам предстала уютная сцена. Горят лампы, ярко пылает огонь в камине. Перед камином, на коврике, лежит Мораг. Бидди сидит в своем кресле, у огня, с вязаньем в руках. Вязала она простые квадраты из завалящих остатков пряжи, на большее у нее просто не хватало умения. Когда разноцветных кусочков набиралось с дюжину, отвозила их в Красный Крест, где какая-то другая дама, тоже не мастерица, но по крайней мере умевшая вязать крючком, делала из них пестрые лоскутные одеяла. Затем их отправляли в Германию и там распределяли по лагерям, где все еще томились тысячи несчастных людей со всех концов Европы. Хотя война уже кончилась, Бидди называла вязание лоскутов своей воинской повинностью.