Люциус глубоко вздохнул:

— Мне там нечего делать.

— Почему? Там весело, всякие конкурсы...

— Ты никогда не пыталась встать на мое место? — резкоперебил меня Люциус — Не пыталась понять, как «себя чувствую? — Он повернулсяко мне. Его глаза пылали, словно свеча внутри полой тыквы. Ты когда-нибудьдумаешь о ком-то, кроме себя?

— Что с тобой? Ты скучаешь по дому?

— Удивительно, да? — Его взгляд засверкал. — Слушай, я живув гараже, вдали от всего родного. Меня прислали сюда ради женщины, котораяпредпочла мне крестьянина.

— Джейк — милый парень.

— Ты этого хочешь от жизни? — пренебрежительно фыркнулЛюциус — Чтобы все было мило?

— Но «мило» — это ведь хорошо, — возразила я.

Люциус покачал головой:

— Антаназия, я в состоянии дать тебе то, что намногопревосходит понятие «милый»... — Его тон изменился. В голосе Люциуса, низком иглубоком, появилось то, чего я никогда прежде не слышала, но подсознательноощущала; сексуальность, страсть, вожделение... Вожделение, смешанное с яростью.

— Люциус, нам лучше пойти в дом.

Он придвинулся ближе и сказал мягко, но настойчиво:

— Я могу дать тебе то, что заставит тебя забыть о своейуютной жизни.

У меня перехватило дыхание.

Что он может мне дать? О чем говорит? Хочу ли я понять его?

Да... Нет... Может быть…

— Люциус…

— Антаназия...

Он наклонился, и я почувствовала его прерывистое дыхание.Мое сердце бешено забилось, И я ощутила скрытую силу, которая исходила отЛюциуса.

— Разве тебе не интересно, кто такая Антаназия?

— Это всего лишь имя...

— Нет. Антаназия — это личность. Часть тебя. — Люциуспальцами нежно коснулся моей шеи, и я закрыла глаза, покачиваясь, словно кобрапод взглядом заклинателя змей, хотя и понимала, что все это нужно немедленнопрекратить. — Антаназия — это другая ты. Твоя половина, которую не устроитпросто «милое», — тихо сказал Люциус. Он поднял мой подбородок, и я ощутила нагубах его прохладное дыхание. — Когда ты надела платье, я наконец-то разгляделэту часть тебя, твой дух... Ты так прекрасна... Наряд тебя преобразил.

Сегодня вечером на меня смотрели все парни, и я ощутиланепонятную власть над ними, но с Люциусом эта власть ускользала, переходила кнему. Он спокойно и уверенно принял ее как должное.

Я облизнула губы. Живот подвею от странной смеси голода,отвращения и страха, такой же, что охватила меня, когда я впервые увидела клыкиЛюциуса.

Неужели он снова их выпустит? Или нет?

— Антаназия...

Его губы легко коснулись моих, и меня охватило желание,такое же неистовое, как во сне. Я желала его как тот запретный, но такойсоблазнительный шоколад. Нет... Я только что поцеловала Джейка... Я не хочужелать Люциуса... В нем воплощено все, чего я не хочу. Черт побери, он считаетсебя вампиром!

Против собственной воли я прижалась к нему, и моя рукапотянулась к его щеке, туда, где белел шрам. У Люциуса было тяжелое детство. Оносделало его жестоким. Даже опасным.

Мне на талию легла рука, губы снова прижались к моим,жестко, настойчиво. Но я хотела большего.

— Вот так, Антаназия, — прошептал он. — Это... чуть большечем «мило».

Он соблазнял меня обещанием большего. Перед глазами возникловидение, как он уверенной рукой расстегивает мне платье. Мама просила меня не терятьголову...

Люциус обхватил ладонью мой затылок, большим пальцемпоглаживая мне шею.

— Антаназия, позволь мне поцеловать тебя... по-настоящему поцеловатьтебя... как ты заслуживаете.

— Люциус, прошу...

Это было согласие или протест?

— Ты принадлежишь мне, — тихо сказал он. — Нашему роду. Неспорь. Не сопротивляйся этому. Не сопротивляйся мне.

Нет!

Должно быть, я сказала это вслух, потому что Люциусотпрянул:

— Нет! — В его глазах мелькнуло недоверие и разочарование.

Мои губы зашевелились, но не раздалось ни звука. Да? Илинет?

— Я только что... только что поцеловала Джейка. — запинаясь,проговорила я. — Всего несколько минут назад.

Целоваться с двумя парнями одним и тем же вечером — верх легкомыслия!Что со мной сделаю проклятое платье? И что Люциус говорит о принадлежности к«нашему роду»?

Нет.

Люциус отдернул руку от моей шеи, застонал и уткнулся лицомв колени, запустив длинные пальцы в свои черные волосы.

— Люциус, прости...

— Молчи.

— Прости меня, ну пожалуйста! — Я сама не знала, за чтоизвинялась. За то, что поцеловала Джейка? За то, что почти поцеловала Люциуса? Зато, что не поцеловала его?

— Сделай милость, Джессика, иди в дом. — Люциус все ещесидел, согнувшись и обхватив голову руками. — Немедленно.

И тут распахнулась входная дверь.

— Мне показалось, что я услышал голоса, — сказал папа,притворившись, что не замечает нашего напряженного молчания.

— Папа, я только что приехала. Мы с Люциусом болтали.

— Уже поздно. — Папа притянул меня к себе. — Люциус, пораспать. За конфетами больше никто не придет.

— Да-да, конечна. — Люциус медленно поднялся и протянул отцумиску со сладостями. — Счастливого Хеллоуина.

— Спокойной ночи, — сказала я.

Вбежав в дом, я бросилась к себе в спальню, скинула платье изапихнула его в шкаф. Я распустила волосы, и они волной упали мне на плечи. Каквсегда. Натянув пижаму, я подошла к окну и посмотрела на гараж. Свет в комнатеЛюциуса не горел — наш гость или лег спать, или ушел из дома.

В дверь заглянула мама:

— Джессика, у тебя все в порядке?

— Да, мам, — соврала я.

— Хочешь поговорить?

— Нет. — Я продолжала смотреть на окно Люциуса, хотя и самане знала, чего ждала. — Спать хочу.

— Спокойной ночи, милая.

Шаги мамы по коридору стихли, а я прыгнула в кровать икрепко зажмурилась. Нет, не буду думать о том, что Люциус рыщет где-то втемноте в поисках далеко не «милых» приключений.

Дорогой Василе!

Я в полной растерянности. Не знаю, что делать. Наверное, мнебыло бы легче и быстрее поделиться своими переживаниями, если бы ты освоиле-мейл. В наше время им пользуются повсеместно, а потому со всей серьезностьюпрошу тебя подумать о такой возможности.