Каладин зажмурился, вспоминая одну из попыток побега, когда группе рабов удалось продержаться целую неделю, прячась в глуши. Потом их поймали охотники хозяина. Тогда он и потерял Нальму... «Это не имеет никакого отношения к тем, кого я хочу спасти здесь и сейчас, — подумал Каладин. — Мне нужны эти сферы».

Сигзил все еще рассказывал про эмули.

— Они, — говорил миропевец, — считают неприличным собственноручно ударить кого-нибудь. Войну ведут совершенно не так, как это делаете вы, алети. Меч — не оружие для правителя. Секира лучше, копье — еще лучше, но главнее всего лук и стрелы.

Каладин вытащил еще несколько сфер — светосколков — из солдатского кармана. Они прилипли к куску старого, плесневелого и вонючего сыра из свиного молока. Морщась, он выковырял сферы и вымыл в луже.

— Светлоглазые с копьями? — изумился Дрехи. — Нелепость какая-то.

— Почему? — с обидой спросил Сигзил. — Мне кажется, обычаи эмули интересны. В некоторых странах вообще предпочитают избегать драк. У шинцев, к примеру, если ты вынужден с кем-то сражать­ся — считай, уже проиграл. Убийство, как ни крути, жестокий способ решать проблемы.

— Ты ведь не собираешься отказаться от драк, как Камень? — спросил Шрам, искоса взглянув на рогоеда.

Камень фыркнул, повернулся к мостовику спиной и присел, что­бы запихнуть пару ботинок в большой мешок.

— Нет, — сказал Сигзил. — По-моему, мы все согласны, что иные методы оказались несостоятельны. Возможно, знай мой хозяин о том, что я еще жив... Впрочем, нет. Глупо на такое рассчитывать. Да, я буду сражаться. И раз уж мне придется, копье — вполне годное ору­жие, хотя, если честно, я бы предпочел, чтобы меня от противника отделяла куда большая дистанция.

Каладин нахмурился:

— Ты намекаешь на лук?

Сигзил кивнул:

— У моего народа он считается благородным оружием.

— А ты умеешь им пользоваться?

— Увы, нет. Я бы уже упомянул о том, что обладаю таким на­выком.

Каладин встал, открыл кошель и положил туда сферы.

— Среди трупов были луки?

Мостовики переглянулись, некоторые покачали головой. «Вот бу­ря...» — подумал Каладин. Проклюнувшаяся идея тотчас же за­вяла.

— Отберите несколько копий, — сказал он. — И отложите. Они понадобятся нам для тренировки.

— Но ведь мы должны их сдать, — возразил Мэлоп.

— Нет, если не возьмем их с собой, выбираясь из ущелья. Каждый раз, спускаясь за трофеями, мы будем откладывать несколько копий и прятать здесь, внизу. Не понадобится много времени, чтобы собрать достаточно для наших занятий.

— Как мы их отсюда достанем, когда придет время бежать? — спросил Тефт, потирая бороду. — Копья не помогут нашим ребятам, когда начнется битва, если будут лежать тут.

— Я придумаю, как их вытащить, — сказал Каладин.

— Ты что-то зачастил с этим, — заметил Шрам.

— Шрам, отвали, — бросил Моаш. — Он знает, что делает.

Каладин моргнул. Ему показалось или Моаш только что его защитил?..

Шрам смутился:

— Да я же ничего такого не имел в виду. Я просто спросил, и все.

— Я понял. Это... — Каладин умолк — в ущелье извивающейся лентой спорхнула Сил, приземлилась на выступ скалы и приняла женский облик.

— Я нашла еще трупы. В основном паршенди.

— Луки есть? — спросил Каладин.

Несколько мостовиков разинули рот, а потом увидели, что он глядит в пустоту, и понимающе закивали.

— Кажется, да. Это в той стороне. Недалеко.

Мостовики уже почти закончили с этими трупами.

— Собирайте барахло, — сказал Каладин. — Есть еще одно подходящее место. Надо набрать как можно больше трофеев и припрятать часть в какой-нибудь расселине, откуда их не смоет во время бури.

Мостовики собрали свои находки, водрузили на плечи мешки, и каждый взял одно-два копья. Вскоре Каладин и Сил повели их по дну промозглого ущелья. В древних каменных стенах попадались расселины, куда бурей нанесло старые кости — целые горы покрытых мхом бедренных и больших берцовых костей, черепов и ребер. Вряд ли там можно было отыскать что-то полезное.

Примерно через четверть часа они достигли места, которое нашла Сил. Повсюду лежали трупы паршенди вперемешку с алети в синих мундирах. Каладин присел возле одного из тел. Он узнал вышитую на куртке стилизованную глифпару Далинара Холина. Ну почему армия Далинара присоединилась к армии Садеаса во время битвы? Что изменилось?

Каладин взмахом руки велел своим людям начать обыскивать алети, а сам подошел к одному из трупов паршенди. Он был гораздо свежее, чем погибшие солдаты Далинара. Мертвецов-паршенди вообще было намного меньше, чем алети. С одной стороны, в любой битве участвовало меньше паршенди, с другой — они несравнимо реже погибали из-за падения в пропасть. Сигзил также предположил, что их тела были тяжелее и не уплывали с такой легкостью во время бури.

Каладин перевернул тело на бок, и тут позади группы мосто­виков раздалось внезапное шипение. Каладин повернулся и увидел, что Шен с необычным для него рвением бросился вперед.

Тефт ринулся к паршуну и схватил, применив удушающий захват. Другие мостовики растерянно замерли, хотя некоторые инстинктивно приняли боевую стойку.

Шен вяло вырывался из хватки Тефта. Паршун был не похож на своих мертвых сородичей; вблизи отличия становились очевидны. Шен, как и большинство паршунов, был невысоким и слегка полноватым. Крепким, сильным, но не грозным. А вот труп у ног Каладина­ был мускулистым, с телосложением рогоеда, почти таким же высоким, как сам Каладин, и намного шире в плечах. Хотя у обоих была мраморная кожа, паршенди имел странные темно-красные наросты-доспехи на голове, груди, руках и ногах.

— Отпусти его, — сказал Каладин, поддавшись любопытству.

Тефт бросил на него сердитый взгляд, потом с неохотой подчинился. Шен вскарабкался на невысокий холм и мягко, но твердо оттолкнул Каладина от мертвеца, после чего встал рядом, словно защищая.

— Эту вот вещь, — заметил Камень, подойдя к Каладину, — он уже делать. Когда мы с Лопеном взять его с собой собирать трофеи.

— Он защищает трупы паршенди, ганчо, — прибавил Лопен. — Может сотню раз всадить нож в бок тому, кто тронет хоть одного, точно вам говорю.

— Они все такие, — сказал стоявший позади Сигзил.

Каладин повернулся, вскинув бровь.

— Паршуны-рабочие, — пояснил Сигзил. — Им разрешают заботиться о собственных мертвецах; это одна из немногих вещей, которые их по-настоящему волнуют. Они гневаются, если кто-то другой прикасается к телам. Они заворачивают трупы в холст и уносят в глушь, где оставляют на камнях.