служил. Представьте себе: голая степь, аэродром, военный городок, в котором все друг другу глаза намозолили до ужаса. После службы скукотища, хоть волком вой. Пили спирт с сослуживцами. И, мягко говоря, не всегда очищенный. Вот и заработал себе язву желудка. Запустил. Потом прямо на дежурстве такой приступ хватил, что санитарный вертолет вызывали. Прооперировали. Две трети желудка вырезали. А дальше — я уже сказал. Комиссовали. Назначили пенсию. Вы не курите?

— Слава Богу, нет, — ответил я. — Лет уже двадцать, как бросил.

— Тогда извините, пожалуйста, я пойду покурю. Невмоготу уже. Потом продолжим, если хотите.

Петр Александрович выключил паяльник, вынул из ящика рабочего стола пачку отнюдь не дешевых сигарет, ловко извлек одну и направился к двери. Я улыбнулся ему на прощанье и пошел заниматься своими делами.

— Ну, как тебе наш новый лаборант? — спросила Буланова.

— Не знаю как кому, а мне он очень даже симпатичен, — высказал я свое личное мнение. — До сих пор у нас лаборантами были только мальчики да девочки. А он — солидный, в высшей степени серьезный и надежный человек.

— Мне он тоже понравился, — вклинился экс-заведующий кафедрой Коротченко. — По крайней мере, с военной закалкой и чувством собственного достоинства. И с юмором плюс к этому.

— Ну, военным свойственны свои, солдафонские штучки-ласточки, — возразила Буланова.

— Вот именно, — вмешался Исаков. — А мне он показался таким мурлом! Очень напоминает нашего Героя Советского Союза. Самомнение у него — о-го-го! И юмор — солдатский, что называется!

— Не самомнение, а чувство собственного достоинства, — поправил его Коротченко.

— Идеальных не бывает ни людей, ни работников. Недостатки присущи всем абсолютно. Поэтому человека следует ценить только по его достоинствам. Это прописная истина, — сказала Овсянкина, не отрываясь от учебника. Она готовилась к предстоящему занятию.

— Что ж, время все покажет, и, если что не так — скорректирует, — философски заключила Антонина.

Несколько дней спустя время действительно внесло свои коррективы в жизнь нашей кафедры.

В лаборатории радиоцепей и сигналов было шумно и многолюдно. Если в старые добрые времена студенческие группы комплектовались по двадцать пять человек, то теперь их численность довели до тридцати пяти и даже более. К тому же уровень подготовки студентов резко снизился. Поэтому работа в лабораториях становилась исключительно напряженной. Мы вынуждены были поминутно вскакивать, бегать на рабочие места, разъяснять студентам то, что еще не так давно на кафедре считалось само собой разумеющимся. И лаборантов приходилось привлекать значительно чаще, чем ранее.

— Геннадий Алексеевич, а у нас нет генерации, — сказала миловидная блондиночка, теребя соединительные проводники на установке.

Я подошел к ее лабораторному столу и стал искать причину отсутствия самовозбуждения. На соседнем рабочем месте колдовал Исаков:

— Самим уже пора такие неполадки устранять. Вот, сначала проверяем напряжение на контуре. Так. Ничего нет. Теперь — на входе блока. Вот видите, отсутствует сигнал на входе. Посмотрим на выходе генератора сигналов. Здесь, как видите, сигнал прекрасный. Ну, так и есть. В соединительном кабеле обрыв. Сейчас Вам лаборант заменит.

— Лищук! — окликнул Исаков нового лаборанта.

Тот сидел, не обращая на его окрик никакого внимания. Исаков, решив, что в студенческом гаме Петр Александрович его не услышал, позвал еще раз:

— Лищук! Ты меня слышишь, Лищук?!

Петр Александрович по-прежнему не прореагировал. Исаков подошел к лаборантскому столу, где Лищук продолжал ловко орудовать паяльником, словно окружающая ситуация не имела к нему ровным счетом никакого отношения.

— Лищук, ты что, оглох? — громко спросил Исаков.

Никакой реакции. Исакову выйти из себя — раз чихнуть, и, судя по хрипотце в голосе и громкости его звучания, он был уже близок к этому, но всеми силами стремился казаться спокойным. Переведя дух, Исаков снова обратился к Лищуку:

— Ты что, в самом деле не слышишь или просто издеваешься? Почему не отвечаешь?

— Уважаемый Алексей Артемович, у меня есть имя и отчество. И, пожалуйста, на «Вы». Я же Вам не «тыкаю», — спокойно ответил Лищук. — На всякий случай напоминаю: меня зовут Петр Александрович.

Казалось, он был воплощением невозмутимости и спокойствия. И лишь едва заметное подергивание щеки выдавало, чего ему стоила такая невозмутимость.

— Вон как! — сказал Исаков, с трудом сдерживая волнение. — Хорошо. Уважаемый Петр Александрович, на шестом рабочем месте — обрыв в сигнальном кабеле генератора.

Лищук тут же встал и с видимым почтением ответил:

— Ясно, Алексей Артемович. Сейчас заменю.

— Ты слышал? — спросил Исаков, когда я подошел к преподавательскому столу.

— Слышал, конечно, — ответил я.

— Ну и ну-у-у! — протянул Исаков с понижением тона.

Стараясь быть как можно доброжелательнее, я сказал:

— Алеша, а ведь он прав. На все сто процентов. Он уже далеко не мальчик, а офицер со стажем. По моему личному представлению с любым человеком следует разговаривать уважительно, тем более с кадровым офицером, хотя и отставным. В особенности при студентах.

— Да, пожалуй… — превозмогая себя, согласился Исаков.

При всей своей нервозности Исаков никогда не упорствовал там, где он, трезво взглянув на себя со стороны, видел, что он не прав. Будучи человеком порядочным от природы, он всегда признавал свою неправоту. Но если он был убежден в своей правоте, ничто не могло его заставить уступить позицию.

Вскоре случился еще один экстраординарный инцидент.

Лищук молча корпел над разобранной лабораторной установкой, когда в лабораторию веселой и бодрой походкой вошла Буланова. Подойдя к Лищуку, она тут же обратилась к нему с видом исключительно занятой и озабоченной особы, у которой расписана каждая минута:

— Здравствуйте!

Петр Александрович тут же встал и, с почтительностью и достоинством легко наклонив голову, ответил на ее приветствие:

— Здравствуйте, Антонина Саввична.

Не теряя зря времени, Буланова положила перед ним папку и деловым тоном отчеканила:

— Петенька, отнесите, пожалуйста, эти бумаги в канцелярию. Только это нужно сделать сейчас, понятно?

Против ее ожидания Лищук сел и, осторожно отодвинув папку в сторону, снова начал копаться в монтаже.

Буланова ждала, когда же, наконец, Лищук закончит второстепенную, по ее мнению, работу и кинется со всех ног выполнять ее поручение. Но он всем своим видом красноречиво показывал, что его интересует только лабораторная установка и ничего более.

— Петя, по-моему, я к Вам обратилась?! — сказала Антонина, начиная выходить из себя.

Петр не реагировал.

— Петя, у Вас со слухом все в порядке?! — спросила Буланова, готовая сорваться на крик.

Не прекращая работы, Петр Александрович, как бы между прочим, ответил:

— Антонина Саввична, начнем с того, что я хочу, чтобы Вы меня, как и я Вас, именовали по имени и отчеству.

Буланова явно нервничала, и лицо ее покрылось красными и белыми пятнами.

— Ну, ежели Вы так хотите…

Чтобы немного успокоиться, она выдержала небольшую