Любой другой, наверное, жутко оскорбился бы, но архимаг смеется:

— Дался тебе Андриетти. Нет, я не настолько безумен, чтобы считать страх и угрозы самым надежным оружием убеждения. Этот путь слишком опасен, ведет к вседозволенности и краху.

– Путь, говорите? — я отвлекаюсь на мелькнувшую вдали серебристо-голубую вспышку, осветившую грот со сверкающе-яркими розовыми, фиолетовыми и синими сталактитами.

Огромный зал, величественный и… не существующий в реальности. Сфера архимага подходит к темному пятну грота и освещает сплошную стену с рукотворными узорами.

Я трясу головой. Галлюцинации это или нет — архимаг мне не ответит, он не уловил присутствия этого миража, пусть будет еще одно маленькое чудо или нечто непонятное. Сложу его в свою воображаемую шкатулку с необъяснимым. Что-то мне подсказывает, что скоро шкатулка может превратиться в огромный сундук, тяжелый и неподъемный, какие я видела в деревенских домах. Но это будет потом, а сейчас мне надо продолжить разговор так, как будто ничего сверхъестественного не случилось.

— Я должна извиниться за то, что вас перебила. В этих пещерах, значит, растут самые разные растения?

Архимаг, очевидно, доволен моим поведением. Или… Похоже, кто-то из нас очень хотел посетить эти пещеры, потому что ни разу здесь не был. Или пытался проникнуть, но с какими-то последствиями. Да, он же потер правую руку, когда говорил о наказании за нарушение запрета — может быть, тоже пострадал от пауков или неудачно упал во время первой экскурсии. Мастер Гвеллан, вы любите приключения и любопытны, но тщательно это скрываете. И эти черты заставляют вас казаться еще симпатичнее и человечнее, надо признать.

Архимаг, надеюсь, ничего не подозревает о моих мыслях и объясняет, с любопытством глядя по сторонам:

— Да, не обязательно в каждой из известных нам пещер будут исключительно растения. Здесь цветут альвендиры, еще оликвандии — отвар из них лечит от многих болезней, а еще тут можно найти столь ценные водяные камни. Ты их уже видела — это прозрачный голубоватый или синий кристалл, в котором как будто заключена вода. Он усиливает способности тех, на кого снизошла Благодать. И с ними они способны сотворить чары.

– Как епископ?

— Да, как он и инквизиторы, — он замолкает, как будто не хочет дальше обсуждать эту тему.

Впрочем, мы добрались уже до того места, куда шли — к небольшой квадратной возвышенности, похожей на сцену в театре. Даже непонятно откуда льющийся на нее свет напоминает мне о ярких софитах. И там, в самом центре, покачиваются на крыльях легкого сквозняка зеленые стебли. Ни одного цветка…

— Сейчас у них не период цветения, — подтверждает мои опасения архимаг и указывает наконечником жезла на один из стеблей. — Но можно ускорить процесс.

— Подождите, дайте мне попробовать, — внезапно вырывается у меня.

И страшно, и интересно испытать на себе местную магию еще раз. Понятия не имею, что именно это докажет или нет, если у меня что-то получится (или я потерплю поражение), но у меня покалывает кончики пальцев и отчего-то мне не терпится начертать еще одну руну.

Вот только… мне в голову не приходит знак, сколько я ни пытаюсь страстно пожелать, чтобы перед глазами появились линии, складывающиеся в разноцветный узор.

— Я не знаю руну, — разочарованно говорю я и не упускаю возможности уколоть архимага: — Видите, вы ошибаетесь, я не древняя провидица, на которую по десять раз за день нисходят откровения.

— А зачем тебе сейчас откровения, если есть кому рассказать? На месте Источника я бы тоже перепоручил обучение азам кому-то другому, а не спешил воплотить каждый каприз взбалмошной особы, — иронично улыбается он.

— Думаю, вы правы, — киваю я, решив пренебречь его придиркой, — и что же вы можете мне объяснить?

Он жестом предлагает мне присесть на серые камни, окружающие «клумбу» с альвендирами, я возмущаюсь:

— Они же холодные! Выглядят как лед…

Он закатывает глаза, такое же выражение лица у него было в кабинете директрисы, когда он иронично сожалел о коварстве женщин. То есть он считает меня пустоголовой, хорошенькой девицей? И это его злит? Положительно, злит, вот он сжимает губы и втолковывает как неразумному ребенку:

— А ты попробуй. Подумать, прежде чем говорить очередную глупость — важный навык для любого мага. Если бы ты поразмыслила, то поняла бы, что в ледяном грунте не вырастет ни одно растение, сколь бы волшебным оно ни было.

Валуны… они теплые, я прикладываю к ним ладонь, сажусь, но возражаю архимагу:

— Если растение можно заставить зацвести магией, то и помочь ему вырасти даже в набитой исключительно льдом каменной чаше — несложная задача для мага.

— Нет, слишком много сил уйдет на каждый цветок, — он отрицательно качает головой. — Это очевидно.

— Но откуда мне это должно быть очевидно? Вы уже второй раз возмущаетесь, что я говорю глупости, но не спешите вложить мне в голову хоть каплю вашей мудрости. И есть ли она вообще?

Он смеется и, все еще фыркая от смеха, склоняет голову:

— Прости. Что до мудрости — я не уверен, что ты сможешь усвоить всю мудрость, поэтому начнем с крупиц… Первой крупицей было, вероятно, упоминание откровения, с помощью которого первые маги получили знание о рунах.

— Теперь вы меня называете дурой…

— Отнюдь, я говорю о своих давних впечатлениях, а на самом деле… Неизвестно, что на самом деле, — он мрачнеет, и я считаю, что сейчас не лучшее время для расспросов и обид.

Ничего не докажу ему, только еще больше разозлю и разозлюсь сама. А он, кажется, ведь правда всего лишь ответил уколом на укол, да и сделал это почти изящно — я бы не заметила сомнений в моем уме, если бы не едкая интонация. Или это опять какая-то проверка? Не уверена, да и отчего мне снова в голову лезут мысли о каких-то проверках?

Я глубоко вдыхаю — воздух напоен теплом камней и успокаивает, напоминая о солнечном дне на пляже из разогретой гальки, припорошенной брызгами холодной воды и высохшими разводами соли…

Я без труда и даже не дрожащим от ярости голосом произношу:

— Полагаю, только время покажет, что я представляю из себя и кем являетесь вы на самом деле. А я жду вторую крупицу знаний, как прилежная ученица. Но конспект вести не стану, вы уж простите, я забыла тетрадь, — я опускаю глаза и складываю руки на коленях.

– Я тебе наколдую тетрадь, — почти вкрадчиво предлагает он.

– И перо, пожалуйста, я как раз не умею им писать… — отвечаю я ему в тон, трогательно хлопая ресницами. — Думаю, за пару недель научусь. Но вот досада — мать Алессы к тому времени может умереть. Мы погибнем или обессилеем от голода. Да и вас могут хватиться раньше, будут разыскивать или… даже займут ваш пост, наверняка у вас есть враги. Но, если надо для дела… я понимаю, что вы готовы рискнуть.

— Нет, не надо. У нас нет двух недель, но все же возьми, — он извлекает буквально из воздуха небольшой томик, похожий на ежедневник из моей прошлой жизни. — Это подарок, который, смею надеяться, смягчит мою вину.