А он внезапно берет мои руки в свои широкие ладони, молча вглядывается в мое лицо — и мне вдруг становится так спокойно… как бывало разве что в детстве, лет в семь или восемь.

— Я сделаю все, Алесса, чтобы сохранить твою тайну. Дети пророчеств нередко платят жизнью за их исполнение. Я не допущу этого, обещаю.

— Я буду… я попробую верить вам, мастер Гвеллан.

Мы сидим, взявшись за руки словно дети. И нас озаряет солнце, вынырнувшее из-за ближайшей горы. Как будто оно скрепляет наши слова, вплавляя их глубоко под кожу.

А дальше нас ожидает долгий путь через плоскогорья.

Мои сны продолжали воплощаться в реальность, но она отличалась от них так сильно, что я готова была усомниться в правдивости видений. Горы были те же, каменистая тропа, кажется, ничуть не изменилась — точнее, она не изменится в будущем через месяц или сколько там должно было пройти с моего выпуска из Школы Жемчужной Розы. Солнце тоже светило так же ярко, как я запомнила из моего сна, и его свет лежал уютной дымкой вокруг.

Но я чувствовала, что все немного по-другому — и почему-то переживала, что мы не найдем мать Алессы в сарае на пастбище. Так и оказалось.

Когда мы появились рядом с подворьем, нас никто не встретил.

— Это естественно, я не предупреждал никого о визите, — успокоил меня архимаг, как будто чувствовал, как я переживаю. — Наверняка у овцеводов есть дела поважнее, чем ждать столь важных гостей.

Но и сарай тоже оказался пуст, как будто здесь никто не жил уже пару недель. Ведь я не могла ошибиться? Я точно слышала во сне, как моему приемному отцу сообщили, что нашли эту ведьму в полях два месяца тому назад. Или три? Или там было несколько недель, а я все перепутала?

Именно эти вопросы задал мне архимаг, привалившись к покосившемуся дверному косяку.

— Но нам надо с ней поговорить! Я ничего не выдумала! — в сердцах воскликнула я. — Может быть… если вы такой умный, укажете мне путь вашими фокусами? Это же очевидно — тот трюк со следами должен сработать.

Он усмехнулся и начертил руну, но я уже махнула рукой и выбежала из сарая — конечно, что делать больному человеку в такую хорошую погоду, если он может ходить? Сидеть в затхлом пыльном сарае с одной скамьей и подстилкой из сена в углу или пойти на берег чистого горного ручья, сесть в тени и дышать свежим воздухом, надеясь на спасение. Картина выглядела так ярко, что я даже зажмурилась от слепящих бликов солнца на воде, пока бежала навстречу звуку.

Вот только никакого ручья за ближайшим склоном не было — только женщина в потрепанном сером платье собирала какие-то травы на склоне. Она подняла на меня взгляд, и я узнала старуху из моего сна. Которая выглядела моложе лет на сорок, темные волосы еще не поседели, светло-зеленые глаза не выцвели, подбородок и высокий лоб не скрылись под паутиной морщин и отеков. И она определенно не бредила и не собиралась вымаливать у меня прощения, хватая меня за руки.

Правда, и гнать меня она не собиралась, даже будто обрадовалась моему визиту, усмехнулась:

— Ты очень вовремя, доченька. Как тебя теперь зовут, я запамятовала только… — она сделала приглашающий жест, и я села рядом с ней на мягкую траву.

— Это Алесса Коэн, приемная дочь барона Коэна, — сообщил ей архимаг, спускаясь по склону. — И, как я понимаю, девица является вашей дочерью?

— О-о-о, — протянула она, — сам господин архимаг с тобой пожаловал? За что такая честь бедной немощной ведьме?

— Компания намного лучше барона Коэна, — отчего-то разозлилась я, а архимаг закашлялся, скрывая смешок. Ну хоть кому-то весело…

Не таким должен быть разговор между ребенком и бросившей его матерью. Хотя… почему, собственно, и нет? Она мне никто, чужая женщина, которую съедает какая-то хворь. До смерти еще долгий месяц, и жертва болезни пока не готова освобождать свою душу от грехов. А чем же она больна?

У меня перед глазами вспыхивает желто-розовый значок — две волнистые линии, больше всего похожие на два вопросительных знака, это ответ на мой вопрос. Значки повернуты друг к другу «спинками», как две кобры, а вместо точек — петельки. Да, я где-то читала, что любознательным людям нравится желтый, а гиацинты символизируют интерес и любопытство… Я представила себе тогда розовые цветы. Интересно, как его нарисовать?

Я поднимаю руку, вижу, как напрягся архимаг и поднес сжатый кулак к плечу, за ним крепится посох… Но он лишь вздыхает при первом появлении символа и не прерывает меня, а обращается к моей матери… нет, матери Алессы Коэн:

– Посмотрим, что покажут диагностические чары.

— Ничего хорошего, — почти беспечно отзывается она, когда ее окутывает желто-розовым облаком, становящимся на глазах фиолетовым занавесом.

На завесе проступают черные символы, и я от досады прикусываю губу. Что толку, что я откуда-то взяла нужную руну (а она точно правильная, ведь архимаг ее опознал!)? Я просто не могу прочитать ответ. Надо было лучше слушать на уроках истории, когда нам показывали алфавит Древних — это буквы из него. Но нам его показывали всего пятнадцать минут, а то и меньше. Откуда мне было знать, что эти завитушки когда-то пригодятся?

— Клятвопреступление, нарушение обета, — суживает глаза архимаг. — Древнее проклятие, старая магия. Что же за клятву вы не смогли выполнить?

— Вас это не касается, — цедит она.

Она говорит с ним не так, как со мной, я уверена. Зачем-то она сказала, что я вовремя пришла… Вряд ли она всю жизнь хотела увидеть меня, какой у нее может быть интерес?

Думай, Алесса, думай. Вспомни про свою работу — ты должна была предлагать людям варианты разрешения конфликта, не доводя дело до суда. Это тоже не всегда легко, но ты же справлялась, тебя хвалили коллеги. Ну как когда ты примирила двух упертых стариков-соседей, которые никак не могли поделить полметра земли и растущую там сливу. Нервов они помотали всем по пустяковому поводу. А теперь посмотри — и архимаг, и твоя мать могли бы договориться. Но ты не знаешь, чего они хотя… В конце концов, мать сказала Алессе о даре лишь перед смертью, хотя могла отыскать ее и раньше. Попробовать их ошарашить?

— У меня есть возможности узнать все и без вашего согласия, — архимаг заносит посох, но я перебиваю его, вскидывая руку:

— Подождите! Мы можем обойтись без угроз. Это с Андриетти они, возможно, сработали, — оборачиваюсь к женщине и спрашиваю ее: — Это из-за того, что я Избранная? Ты не хочешь говорить об этом при нем, чтобы он не узнал?

— Откуда ты… — начинает она.

— Долгая история, — отмахиваюсь я. — Но дело в том, что тут, похоже, ваши интересы, твои и архимага, совпадают. Он меня взял в ученицы и дал мне клятву.

Она едва заметно морщится на последнем слове:

— И в чем же его интерес?

Я оборачиваюсь к архимагу и вопросительно смотрю на него. Любопытно, произнесет ли он примерно то же самое, что говорил мне, или начнет придумывать что-то еще.