— Вы… — Алесса влетает внутрь, после яркого солнца в полутьме и не различить толком ничего. Только острый гнилостный запах болезни бьет в ноздри. — Вы хотели меня видеть… матушка?

Куча серого тряпья на лежанке приходит в движение, Алесса засвечивает на ладони светящуюся сферу — и в ужасе отступает назад. То, что она видит перед собой… Иссушенная болезнью старуха, глубоко запавшие глаза окружены коричневыми тенями, а руки словно оплетены веревками. Но нет, это только кажется: от локтя до кисти на них проступают вздувшиеся фиолетовые вены. Седые растрепанные волосы почти закрывают лицо — и Алесса прижимает ладонь к губам, чтобы не расплакаться. Или не закричать. Оттого что все так… Как? Нечестно? Несправедливо? Слишком поздно?

— Доченька, — шепчет умирающая, — доченька… Подойди. А он… он пускай на улице обождет. Нечего ему…

И дядя Клаудиус с удовольствием выходит за дверь: должно быть, зрелище и царящая в сарае вонь ему не по душе.

— Мама? — Алесса, смиряя себя, приближается к настилу из досок, который служит старухе постелью.

— Прощения… прощения просить у тебя… хотела прощения… да поздно уже… — хрипит Мори, и Алесса подкладывает ей под спину набитую сеном серую подушку, помогая сесть. — Красивая стала… Красивая, богатая, знатная… А со мной бы в канаве померла.

— Я не держу на тебя зла, мама, — выдавливает из себя Алесса. — Барон Коэн всегда был добр ко мне. И его жена. И все… Видишь, все хорошо, у меня всего вдоволь.

Старуха заходится в приступе кашля, долго и жадно пьет, пытаясь восстановить силы. И вдруг совершенно внезапно вцепляется ей в правое плечо.

— Мало… времени мало… Пророчество… знаешь про него? Дитя солнца и звезд. Знак, он здесь.

И Мори пытается порвать прочную ткань платья, но Алесса перехватывает ее руку.

— О чем ты? У меня тут родимое пятно, оно всегда было. Какие звезды?

Старуха смеется, и на миг Алессе кажется, что та перед смертью двинулась умом.

— Я… я сама… — в костлявом горле продолжает булькать смех, — я сама его наколдовала. Возьми корень василька, перья говорушки, пыльцу златоцвета…

— Ты про зелье, которое снимает следы магического воздействия? — Алесса помнит, что оно очень сложное и редкое, но ей, обладательнице золотого жезла, удастся его приготовить.

— Да, — удовлетворенно кивает мать. Как станешь мыться, в воду добавь. Увидишь, что там у тебя за пятно. Спрятать его нужно было до времени. Избранная ты, доченька моя, Избранная, — голос старухи слабеет, голова клонится набок. — И тебя сохранить. Разве ж мне под силу было? Дитя Солнца и Звезд, Дитя Солнца…

Алесса срывает с себя плащ, прикрывает им впавшую в забытье мать и выходит за дверь. Солнце палит так яростно, что кажется, вот-вот выжжет глаза.

— Ты… — дядюшка Клаудиус бросается к ней, неверяще вглядывается ей в лицо, а потом подхватывает на руки, как маленькую. — Ты Избранная, Алесса! Дитя Солнца и Звезд! Ты же понимаешь, что это значит? Ты же сможешь сварить это зелье, да? Или мы купим его! Закажем самому искусному зельевару!

А Алессе и горько и радостно: она — Избранная, та, кого ждали уже сотни лет. Та, кто откроет путь к Источнику Благодати и Силы. Дитя Солнца и Звезд.

* * * *

Я вскакиваю с постели и ничего не соображая выбегаю из комнаты. Босая, в одной ночной сорочке — плевать! Мастер Гвеллан вчера видел эти родинки! И ничего не объяснил. Избранная, Дитя Звезд… Я не знаю, где мне искать архимага в такой ранний час, но, к счастью, обнаруживаю его в том же зале, где мы вчера ужинали. Он недоуменно смотрит на меня, но я и рта ему раскрыть не позволю. Вцепляюсь в его рубашку — встряхнуть бы его сейчас как следует, чтоб не смел скрывать от меня такие вещи!

— Избранная, да? И родинки никому не показывать? Дитя Солнца и Звезд! Зачем? Зачем я вам?

— Успокойся, — его руки накрывают мои ладони, я пытаюсь сопротивляться, но он держит крепко. — Откуда ты узнала?

— Сон… мой сон. Я видела свою… нет, я видела мать Алессы. И та ей сказала. Вы мне вчера зелье в воду подлили, пятно сошло, и…

Я чувствую, что начинаю задыхаться от гнева и волнения.

— Что? Ты видела мать?

Я киваю, с трудом переводя дух.

— Ехать. Немедленно. Ты сможешь отыскать место?

— Думаю, да.

Он зовет слуг, приказывая поторопиться с завтраком, а я несусь к себе наверх — одеваться.

Мы торопливо заглатываем завтрак, а я нет-нет да поглядываю украдкой на человека, сидящего напротив. Вчера он спросил меня: "Кто ты, девочка?". А теперь я бы хотела задать ему такой же вопрос. Кто вы для меня и что скрываете, владыка Гвеллан, Верховный архимаг королевства Каридад? Отчего с такой легкостью взяли в ученицы незнакомую вам девицу? Ведь вам придется повозиться, обучая меня магии практически с нуля. Почему, едва я оказалась в вашем доме, решили подлить мне зелье, стирающее следы магического воздействия? Как будто… знали? Знали заранее? И готовы очертя голову ехать со мной невесть куда, чтобы убедиться в правдивости моего сна… Или вы провидец, которому все ведомо заранее? А знаете ли вы, что Алесса Коэн в будущем поднимет руку на самого короля? И если да — какую роль планируете сыграть в этом?

— Зачем я вам, мастер Гвеллан? — все же спрашиваю я.

— Защитить тебя, — он не колеблется ни секунды.

— А что за пророчество? Что значит Дитя Солнца и Звезд?

— Я попытаюсь объяснить тебе все в дороге.

Разумеется, стоит нам выйти во двор, незамедлительно выясняется, что верхом я ездить не умею. Ко мне подводят прекрасную лошадь — умницу и красавицу, не то что я. Белую, в серых яблоках. И мне хочется погладить ее по бархатистой морде, угощать фруктами или морковкой, а вот оказаться в седле…

— Я не умею, — тихо признаюсь я, сжимая кулаки от досады. — У нас…

— Да-да, в своем мире ты прекрасно управляешься с неразумной повозкой из металла, но боишься доверить себя столь благородному животному, — Гвеллан усмехается, и что-то шепчет на ухо моей лошадке. — Не бойся: даже если всадник не знает, как ему быть, конь не подведет. По крайней мере, на моих лошадей ты точно можешь положиться. Ну а что до тебя…

Он хитро прищуривается и, прежде чем я успеваю сообразить хоть что-то, обхватывает мое лицо ладонями. И пристально всматривается мне в глаза — даже голова кружится.

— Ну вот, — удовлетворенно заключает он, — на один день должно хватить.

— Я что, теперь лихая наездница?

Мне не верится, что можно одним лишь внушением научить человека сносно ездить верхом. А даже если и так — что будет потом, к вечеру, когда чары Гвеллана спадут? От друзей, впервые пробовавших прокатиться на лошади, я не раз слышала, что на следующий день все жутко болит. И что такое чувство, что бочку оседлал — и так с ней и ходишь. Но ведь у моего мастера наверняка есть и зелья, и настои. Если он, конечно, не надумает покуражиться надо мной — бывшей хозяйкой железной повозки.