– Я поживаю очень хорошо, Оушейкс. На моих ногах уже появились почки. Завтра я надеюсь укорениться.

Маскалл ощутил, как внутри у него поднимается буря. Он прекрасно осознавал, что хотя слова эти произнес Сатур, продиктовал их юноша.

– Он говорит правду, – сообщил юноша. – Завтра корни достигнут земли и через несколько дней хорошенько закрепятся. Тогда я займусь превращением его рук в ветви, а пальцев – в листья. На то, чтобы превратить голову в крону, потребуется больше времени, но я надеюсь – точнее, почти могу обещать, – что через месяц мы с тобой, Оушейкс, будем наслаждаться плодами, сорванными с этого необычного нового дерева. Обожаю эксперименты с природой. – Он протянул руку за новой сливой. – Они меня возбуждают.

– Должно быть, это шутка, – произнес Маскалл, делая шаг вперед.

Юноша безмятежно посмотрел на него и ничего не ответил, но Маскаллу показалось, будто ему в горло вцепилась железная рука.

– Утренняя работа закончена, Сатур. Возвращайся после Блодсомбра. Полагаю, с нынешнего вечера ты будешь находиться здесь постоянно, поэтому тебе следует расчистить участок земли для своих корней. Помни, какими бы свежими и прелестными ни казались тебе сейчас эти растения, впоследствии они станут твоими смертельными соперниками и врагами. А теперь можешь идти.

Мужчина мучительно захромал прочь, миновал перешеек и скрылся из виду. Оушейкс зевнула.

Маскалл пытался продвинуться вперед, но ощущение было такое, словно он уперся в стену.

– Ты шутник или демон?

– Я Кримтайфон. Я никогда не шучу. За это оскорбление я придумаю новое наказание специально для тебя.

Дуэль двух воль началась без дальнейших церемоний. Оушейкс поднялась, потянулась, демонстрируя красивые руки и ноги, улыбнулась и приготовилась наблюдать за сражением между старым любовником и новым. Кримтайфон тоже улыбнулся и протянул руку за очередной сливой, но не стал ее есть. Самообладание Маскалла разбилось, и он набросился на юношу, задыхаясь от багровой ярости; его борода тряслась, а лицо стало пунцовым. Поняв, с кем имеет дело, Кримтайфон перестал улыбаться, соскользнул с ложа и вперил в Маскалла ужасный, злобный взгляд своего сорба. Маскалл пошатнулся, собрал в кулак всю дикую мощь своей воли и за счет чистого веса продолжил наступление. Вскрикнув, юноша обежал ложе, пытаясь скрыться… Внезапно его сопротивление рухнуло. Маскалл едва не упал вперед, восстановил равновесие, перепрыгнул высокую груду мха, чтобы добраться до противника, и обрушился на него всем телом. Вцепившись ему в горло, Маскалл крутанул его голову и сломал шею. Кримтайфон мгновенно умер.

Труп лежал под деревом лицом вверх. Маскалл внимательно оглядел поверженного противника, и на его собственном лице появилось выражение благоговейного изумления. В момент смерти черты Кримтайфона претерпели удивительную, пугающую трансформацию. Его личностные качества исчезли, сменившись вульгарной ухмылявшейся маской, которая не выражала ничего.

Маскаллу не пришлось долго вспоминать, где он видел подобное выражение. Точно так же выглядело лицо призрака во время сеанса, после того как с ним разобрался Крэг.

Оушейкс беззаботно уселась на моховое ложе и принялась поедать сливы.

– Вот видишь, тебе пришлось его убить, Маскалл, – насмешливо сказала она.

Он отошел от трупа и посмотрел на нее, по-прежнему красный и задыхающийся.

– Это не повод для шуток. И тебе следовало бы промолчать.

– Почему?

– Потому что он был твоим мужем.

– Считаешь, я должна демонстрировать скорбь, когда не испытываю ее?

– Не притворяйся, женщина!

Оушейкс улыбнулась.

– По твоему поведению можно подумать, будто ты обвиняешь меня в преступлении.

Услышав ее слова, Маскалл фыркнул.

– Что?! Ты живешь с грязным… живешь в объятиях свихнувшегося чудовища, а потом…

– О, теперь я понимаю, – с полным равнодушием сказала она.

– Я рад.

– Маскалл, – продолжила Оушейкс после паузы, – кто дал тебе право командовать мной? Я сама себе хозяйка.

Он посмотрел на нее с отвращением, но промолчал. Вновь повисла долгая пауза.

– Я никогда его не любила, – наконец произнесла Оушейкс, глядя в землю.

– Это лишь усугубляет ситуацию.

– Что все это значит? Чего ты хочешь?

– От тебя – ничего, абсолютно ничего, хвала небесам!

Она жестко усмехнулась.

– Ты являешься сюда со своими чужестранными предрассудками и ждешь, что все мы склонимся перед ними.

– Какими предрассудками?

– Лишь потому, что развлечения Кримтайфона чужды тебе, ты убиваешь его – и хочешь убить меня.

– Развлечения! Эта демоническая жестокость!

– Ты такой сентиментальный! – презрительно сказала Оушейкс. – К чему поднимать столько шума из-за этого человека? Жизнь есть жизнь, так уж заведено по всему миру, и одна форма ничуть не хуже другой. Его всего лишь превратили бы в дерево, такое же, как миллионы других деревьев. Раз они могут так жить, почему не может он?

– И это мораль Ифдоун?

Оушейкс начала сердиться.

– Это у тебя странные идеи. Ты помешался на красоте деревьев и цветов – для тебя они божественны. Но когда речь заходит о том, чтобы самому обрести это божественное, свежее, чистое, дивное очарование, оно немедленно становится жестокой, извращенной деградацией. Удивительный парадокс, на мой взгляд.

– Оушейкс, ты красивое бессердечное дикое животное, ничего больше. Не будь ты женщиной…

– Что? – Красивый рот скривился в гримасе. – Ну-ка послушаем, что бы произошло, не будь я женщиной?

Маскалл принялся грызть ногти.

– Не важно. Я не могу тебя тронуть – хотя между тобой и твоим мальчишкой-мужем определенно нет никакой разницы. Скажи спасибо моим «чужестранным предрассудкам»… Прощай!

Он повернулся, чтобы уйти. Глаза Оушейкс искоса следили за ним сквозь длинные ресницы.

– Куда ты пойдешь, Маскалл?

– Это не имеет значения; куда б я ни пошел, там будет лучше, чем здесь. Вы, ходячие водовороты преступления!

– Погоди минутку. Скажу только одно. Начинается Блодсомбр, и тебе лучше остаться здесь до вечера. Мы можем быстро убрать этот труп с глаз долой, и раз уж я так тебе противна, тут хватит места для обоих. Нам не придется разговаривать и даже видеть друг друга.

– Я не желаю дышать одним воздухом с тобой.

– Потрясающий человек! – Она сидела прямо и неподвижно, словно прекрасная статуя. – А как же твоя чудесная беседа с Суртуром и все те несделанные дела, которые тебе предстоит сделать?