– Не думайте о деньгах, – сказал Антонио, послетого как я перевел ему слова Хотча. – Забудьте про союз и прочиемеркантильные дела. Думайте только о том, как великолепно вы будете выступать ио том, как мы гордимся вами и надеемся на вас.

В конце концов я ушел от них и спустился вниз, к остальнойкомпании.

Когда они сошли с лестницы, лицо у Антонио, как всегда передбоем, было суровое, замкнутое, сосредоточенное, и взгляд его ничего не выдавалпосторонним. По веснушчатому лицу Хотча – лицу заядлого бейсболиста – его можнобыло принять за бывалого новильеро, впервые выступающего в качестве матадора.Он мрачно кивнул мне головой. Никто бы не подумал, что он не тореро, и костюмАнтонио сидел на нем безукоризненно.

Когда мы, войдя в цирк, остановились под аркой у выбеленнойкирпичной стены перед красными воротами, Хотч, который стоял между Антонио иЛуисом Мигелем, был просто великолепен на фоне белой штукатурки. Антонио ужебыл весь во власти предстоящего боя и приводил себя в обычное перед выходомсостояние абсолютной внутренней пустоты. Для Луиса Мигеля последние минутыперед открытием ворот давно были трудными. Они стали труднее после Малаги.

Кто-то подошел ко мне и спросил:

– Кто sobre-saliente?

– Эль Пекас, – ответил я.

– А-а, – спрашивавший кивнул головой.

– Sierte[6], Пекас, – сказал я Хотчу.

Он слегка наклонил голову. Он тоже старался привести себя всостояние внутренней пустоты.

Я прошел по кальехону до того места, где Мигелильо и егопомощник раскладывали боевые плащи и шпаги, закрепляли мулеты на деревянныхдревках. Я отхлебнул воды из кувшина, огляделся и увидел, что на трибунах многосвободных мест.

– Как Пекас? – спросил Мигелильо.

– Молится в часовне о благополучии другихтореро, – ответил я.

– Смотрите за ним, – сказал ДомингоДомингин, – любой бык может кинуться.

– Идут, – сказал я. Парадное шествие началось.

– Настоящий тореро. Доминго никогда не выглядел так наарене, – сказал кто-то, но Доминго не слышал. Мы все смотрели на Пекаса. Восанке его было ровно столько скромности и спокойной уверенности в себе,сколько нужно. Я перевел взгляд на Луиса Мигеля – не хромает ли он? Нет, он нехромал. Он ступал твердо и уверенно, но лицо его омрачилось, когда он увиделпустые места на трибунах. Антонио вышел на арену с видом победителя. Он тожеувидел пустые места, но остался равнодушен.

Хотч зашел за барьер и остановился возле меня.

– Что я теперь должен делать? – спросил онвполголоса.

– Стойте возле меня, делайте умное лицо, изображайтеготовность, но без нетерпения.

– Мы с вами знакомы?

– Более или менее. Я видел вашу работу. Но мы неприятели.

На арену вышел первый бык Луиса Мигеля. Из трех доставшихсяему быков – низкорослого, среднего и крупного, – он для первого боя выбралсреднего. Мигель работал плащом, и больная нога, видимо, не мешала ему.

Публика награждала аплодисментами каждую веронику.

– Присмотритесь к быку, – сказал я Хотчу.

– По-моему, он недурен.

– Какие-нибудь изъяны?

– Ужасно длинные рога.

– Отсюда они всегда кажутся длинными, – сказал я.

– А не слишком усердствуют пикадоры?

– Слишком.

– Зачем?

Хотч говорил тихо, не шевеля губами.

– Его усмиряют для Мигеля, потому что он еще не совсемоправился от ушибов в Малаге. У него не хватит силы в ногах, чтобы справиться сним. Для боя быков нужны надежные ноги.

– Запомню, – сказал Хотч.

– А как ваши ноги?

– Трясутся, но я держусь.

Луис Мигель делал пассы мулетой прямо напротив нас. Сперваон работал хорошо, в строгом стиле, потом еще лучше, наконец,превосходно, – но тут бык, ослабевший от чрезмерного усердия пикадоров,начал сдавать. Они выпустили из него много крови, но утомить мускулы шеи несумели.

– Что вы сейчас можете сказать о быке?

– Он устал, и ему надоело.

– Теперь Мигелю придется самому наступать, а он ненадеется на свои ноги.

– Уж скорей бы убивал, – сказал Хотч.

Он был прав. Но Луис Мигель убил только с седьмого раза, ито ему пришлось прикончить быка двумя ударами дескабельо.

– Почему так получилось? – спросил Хотч.

– По многим причинам, – сказал я. – Отчастивиноват бык, отчасти – Мигель.

– Может, он опять не сможет убивать, как уже было?

– Не знаю. Правда, бык ему не помогал, но он не сумелни опустить мулету достаточно низко, ни вонзить шпагу как следует.

– А почему трудно низко опустить мулету?

– Опасно для жизни.

– Понятно, – сказал Хотч.

Первый бык Антонио уже вышел на арену, и он демонстрировалсвое прославленное уменье владеть плащом. Но быка он выбрал самогонизкорослого, и зрители не принимали всерьез работу с ним. Быки принадлежалиАрелиано Гамеро Сивикос из Саламанки и были неравноценны по качеству. Дванизкорослых, один очень крупный и три средних. Даже Антонио заметил, чтозрители не принимают быка всерьез, когда взял в руки мулету и начал показыватьподлинно классические приемы; тогда он перешел на стиль Манолето, при которомлюбой бык кажется опасным, и проделал весь выработанный Манолето репертуар,поглядывая на публику каждый раз, как бык проскакивал под мулетой.

– Первый раз вижу, чтобы он так работал, – сказалХотч.

– Публика это любит, и он показывает ей, как легко этоделается. Я уже это раз видел, когда он выступал в Кордове, родном городеМанолето. Он смеется над публикой, но она этого не понимает.

– Публике это очень нравится, – сказалХотч. – Он мог бы всегда так работать.

– Он не хочет. Такая работа его не радует. Это всеготолько трюк.

– Полезный трюк, – сказал Хотч.

Антонио убил быка с первого удара, взяв чуточку слишкомнизко и в сторону, и ему присудили ухо.