– И ноги не болят. Чувствую себя отлично. Как погода?

– Ветрено, – сказал я. – Даже очень.

– Может, уляжется, – сказал он.

К началу корриды ветер не улегся, и когда первый бык ЛуисаМигеля вышел на арену, по небу неслись черные тучи, солнца не было и сила ветрадостигала десяти баллов. Перед боем я заходил к Луису Мигелю пожелать емуудачи. Он дружески улыбнулся мне своей чарующей улыбкой, как обычно в такихслучаях. Но и он и Антонио глядели сурово и сосредоточенно, когда во главесвоих куадрилий пересекали арену и, поклонившись президенту, подошли к барьеру.

Когда Мигель окончил работу с третьим быком, ему оставалосьтолько удачно убить, чтобы завоевать ухо. Но рука не слушалась его. Механизмразладился, и он только с четвертой попытки нанес смертельный удар. Ужетемнело, и ветер дул с прежней силой. На арену въехала поливочная машина, и,пока струйки воды прибивали взметаемый ветром песок, в кальехоне царило почтиполное молчание.

Мы все страдали за обоих матадоров, зная, какое этоиспытание – работать на ветру.

– Не повезло им с погодой, – сказал мне Доминго,брат Луиса Мигеля.

– И ветер все сильней.

– Придется свет зажечь, – сказал Пепе, другой братЛуиса. – После этого быка станет совсем темно.

Мигелильо смачивал боевой плащ Антонио, чтобы он был тяжелееи не так разлетался от ветра.

– Страх как задувает, – сказал он мне. –Просто беда. Но он может. Он справится.

Я прошел дальше по кальехону.

– Не понимаю, что со мной творится, – сказал ЛуисМигель, который стоял в проходе, облокотившись на барьер. – Никуда негожусь со шпагой. – Он говорил равнодушным тоном, словно речь шла о ком-тодругом или о каком-то непонятном ему загадочном явлении. – Остался ещеодин. Может быть, с этим, последним, все будет хорошо.

Друзья заговаривали с ним, но он, не слушая их, смотрел наарену. Антонио ни на что не смотрел и думал о ветре. Я постоял подле него,облокотившись на барьер, и мы не обменялись ни словом.

Третий бык Антонио потерял много крови от бандерилий и большени в чем не желал участвовать. Чтобы поставить его в нужное положение для ударашпагой, Антонио пришлось действовать мулетой, словно парусом в шторм. Он струдом, одной силой рук, удерживал ее, потому что мулета, натянутая воткнутой внее шпагой, раздувалась от ветра, как парус. Я знал, что уже много лет у негопобаливает правое запястье и перед каждым боем его стягивали бинтом, чтобы ононе подвело при ударе шпагой. Теперь он не думал об этом, но, когда он занесшпагу, запястье чуть вильнуло, и шпага не вошла под прямым углом. Вернувшись впроход, он стал возле меня. Лицо его было строго, даже сурово, а рука повисла,как у паралитика. Вспыхнул свет, и я увидел такой мрачный блеск в его глазах,какого никогда не видел у него ни на арене, ни вне ее. Он начал что-тоговорить, но тут же умолк.

– Что такое? – спросил я.

Он покачал головой, глядя на упряжку мулов, вывозивших сарены мертвого быка. В ярком свете видно было, что борозду, проложенную быком,уже заносит песком, хотя с тех пор, как поливали арену, и четверти часа непрошло.

– Эрнесто, ветер ужасный, – проговорил онстранным, жестким голосом.

Я никогда не слышал, чтобы на арене у него менялся голос,разве что когда он злился, но тогда голос звучал ниже, а не выше. Да и сейчасон звучал не выше обычного, и в нем не слышалось жалобы. Он простоконстатировал факт. Мы оба знали, что случится беда, но это было единственноемгновение, когда мы не знали, с кем именно она случится. Оно длилось ровностолько, сколько потребовалось Антонио, чтобы произнести эти три слова. Он взялу Мигелильо стакан воды, прополоскал рот и, не обращая внимания на боль в руке,потянулся за своим плащом.

Последний бык Луиса Мигеля стремительно выбежал на залитуюсветом арену. Это был крупный бык, с настоящими рогами и очень резвый. Онзагнал одного бандерильеро за барьер и несколько раз всадил левый рог вдеревянные доски бурладеро[4]. Увидев пикадора, он понесся на него и сразуопрокинул лошадь. Луис Мигель работал плащом уверенно, но осторожно. Из-засильного ветра его основной недостаток – слабые вероники – обнаруживалсяособенно отчетливо, а эффектные пассы с накинутым на плечи плащом былиневозможны. Бык явно нервничал и проявлял склонность тормозить задними ногами,поэтому Мигель решил отказаться от бандерилий. Зрителям это не понравилось. Ониплатили большие деньги за билеты, рассчитывая увидеть, как Луис Мигель вонзаетбандерильи. Он знал, что теряет благосклонность публики, но надеялсяудовлетворить ее хорошей фаэной. Он поставил быка в наиболее защищенное ответра место, у самого барьера, и протянул ему смоченную и залепленную пескоммулету. Потом он потребовал еще воды и вывалял мулету в песке, чтобы она сталатяжелей.

Держа в руках мулету и шпагу, Луис Мигель плавно иразмеренно два раза пропустил быка мимо себя. Он видел, что бык еще не усмирен,и потому заставил его еще четыре раза пройти под мулетой, держа её в правойруке. Потом он увел быка на середину арены, так как быку, видимо, надоели доскибарьера. Мигель проделал тот же прием еще два раза, и теперь бык покорно подчинялсяего воле. Когда же он в третий раз поднял мулету, ветер подхватил ее, и бык,просунув под нее морду, вскинул Луиса Мигеля на рога и швырнул на песок.Антонио уже бежал к быку, чтобы увести его плащом, но прежде, чем кто-нибудьподоспел на помощь, бык три раза боднул лежащего навзничь Мигеля, и я оченьясно увидел, как правый рог вошел в пах.

Антонио отвлекал быка, а Доминго, спрыгнувший на арену в туже минуту, как Луис Мигель упал, оттаскивал его подальше от рогов. Доминго,Пене и бандерильеро подняли его и побежали с ним к барьеру. Мы все помоглиподнять его в кальехон и побежали к воротам под трибунами, потом по коридору,ведущему в операционную. Я поддерживал его голову. Луис Мигель зажимал рукамирану, а Доминго большим пальцем надавливал на живот повыше ее. Кровотечения небыло, и мы понимали, что рог не задел бедренной артерии.

Луис Мигель был совершенно спокоен и очень вежлив и мил совсеми.

– Благодарю вас, Эрнесто, – сказал он, когда яспустил его голову на подушку, в то время как его раздевали и доктор Тамамесразрезал его штаны вокруг раны. Оказалось, что рана только одна – в паху, справой стороны. Рана была круглая, около двух дюймов в поперечнике, с синимикраями. Кровоизлияние было только внутреннее.