Антонио показал все классические, по-настоящему опасныеприемы, какие только можно проделать с быком, а потом исполнил все пассысначала, еще лучше, еще виртуознее. Публика бешено аплодировала, и президентприсудил ему оба уха.

Луис Мигель изо всех сил старался отыграться на втором быкеи потому становился на оба колена и взмахивал плащом, держа его в одной руке.Такой прием называется larga cambiada, он очень эффектен и красив, но этодалеко не так опасно, как медленно пропускать мимо себя быка, держа плащ обеимируками. Но публике такая работа нравится, и недаром, а Луис Мигель большоймастер этого приема.

С бандерильями он был великолепен. Одну пару он вонзил такизумительно, что просто глазам не верилось. Бык стоял у самого барьера, бокаего раздувались, с одного плеча стекала кровь из раны, нанесенной копьем, глазанеотступно следили за Луисом Мигелем, который медленно приближался к нему,широко раскинув руки, держа бандерильи под прямым углом остриями вперед. Мигельминовал черту, где должен был бы подозвать быка и заставить его кинуться,миновал черту, где еще можно было вонзить бандерильи без серьезного риска,миновал черту, где бык, не спускавший с него глаз, должен был обрестиуверенность, что достанет его рогом. Когда расстояние сократилось до трехшагов, бык кинулся, Луис Мигель, изогнувшись влево, всадил обе заостренныепалочки, оперся на них, перебросил тело через голову быка и выпрямился с другойстороны.

Когда Луис Мигель взялся за мулету, он и бык стояли близко убарьера, как раз под нами. Я слышал, что он говорит быку, слышал дыхание быка истук бандерилий, когда тот проходил под мулетой у самой груди Мигеля. Быкполучил только одну рану от копья пикадора, но глубокую. Мышцы шеи у него быликрепкие, и Мигель заставлял его высоко вскидывать голову, чтобы он тем нижеопустил ее к моменту последнего удара. Но бык истекал кровью и быстро терялсилы.

Мигель обращался с ним бережно, очень мягко увел его насередину арены, но бык слабел с каждой минутой и двигался вяло. Наконец он, какдоигранная граммофонная пластинка, сошел на нет, и тогда Мигель, убедившись,что бык больше играть не желает, сам затеял с ним игру. Он гладил его рога иприставлял локоть к его лбу, делая вид, будто говорит с ним по телефону. Быкменьше чем когда-либо мог ответить ему сейчас, когда он выдохся, потерявстолько крови, и уже не способен был кинуться. Мигель несколько раз хватал егоза рог, пытаясь сдвинуть его с места, а потом поцеловал быка в морду. Теперьуже Мигель проделал над быком все, что мог, разве что не предложил руку исердце, и ему оставалось только убить его. Мигель потерял быка, слишком хорошопоработав бандерильями. Но тогда этого не было видно.

Бык ничем не помогал Мигелю вонзить шпагу. Чтобы не уступитьпервенство Антонио, он должен был теперь броситься на быка, с одного ударавсадить шпагу до отказа, точно в положенное место, и прихлопнуть эфес ладонью.Он не мог этого сделать. Он пытался пять раз, но шпага не входила в загривок.Она не натыкалась на кость, она просто не входила. Зрители недоуменно молчали.Они видели, что с Мигелем что-то неладно, но не понимали, что и как моглослучиться. Они не знали тех обстоятельств, которые привели к такому результату.

Я подумал, что это Антонио своей блестящей работой сразилМигеля, и мне было жаль его. Потом я вспомнил, что, выступая в Туделе, он тожес трудом убил быка и кто-то из зрителей запустил в него бутылкой, и, можетбыть, это живет в его подсознании и не дает ему нанести удар – как бывает сострелком, когда у него однажды дрогнет рука. Но так или иначе, он уже не могубить как надо, и после пятой попытки, заставив истекающего кровью, понурогобыка почти ткнуться мордой в распластанную на песке мулету, он прикончил егоударом дескабельо в шею.

Не знаю, хорошо ли спал Луис Мигель последние ночи перед первымрешающим боем в Валенсии. Говорили, что он очень поздно ложился, но так всегдаговорят, после того как что-нибудь случится. Одно я знаю: он волновался передбоем, а мы нет. Я не приставал к Мигелю, не задавал ему никаких вопросов,потому что теперь я уже окончательно принадлежал к лагерю Антонио. Мы все ещебыли друзьями, но, после того как я внимательно присмотрелся к его работе сбыками различных пород и повадок, у меня не осталось сомнений, что Луис Мигель– великий матадор, но Антонио – величайший. Я был убежден, что, если бы Антонионе слишком заносился, они оба могли бы заработать кучу денег, – для этогонужно было только, чтобы они снизили свои требования и чтобы им платилипоровну. Если же Антонио не станут платить столько же, он до тех пор будетобострять борьбу, пока Луис Мигель, попытавшись сравняться с Антонио или дажепревзойти его, не погибнет на арене или получит такую тяжелую рану, что ужевыступать не сможет. Я знал, как беспощаден Антонио, знал его исступленную,непримиримую гордость, не имеющую ничего общего с самомнением. За этойгордостью скрывалось многое, и была в ней темная сторона.

Сатанинской гордости в Луисе Мигеле было не меньше, если небольше, чем в Антонио, и он ничуть не сомневался в своем превосходстве, на чтобыли некоторые основания. Он так долго утверждал, что он лучший из всех, чтосам в это уверовал. То было не просто мнение о своей работе, то была слепаявера. Теперь Антонио сильно пошатнул его веру в себя, и сделал он это,вернувшись на арену после тяжелого увечья, и, кроме одного раза, так бываловсегда, когда они вместе выступали. Но до сих пор всегда участвовал еще итретий матадор, и Луиса Мигеля утешала мысль, что это затрудняет сравнение егоработы с работой Антонио. Луису Мигелю ничего не стоило затмить любого третьегоматадора. Теперь же в Валенсии ему предстояло сразиться с Антонио один на один.Дело нешуточное для любого из матадоров, кто видел Антонио в этом сезоне, а темболее если тебе платят больше, чем ему. Антонио несся, словно река в половодье,так было весь этот год и весь минувший. Накануне боя в Валенсии мы сделалирискованный опыт – как лучше провести день, – и риск себя оправдал.

Мы провели этот чудесный буйный день на пляже, вылезая изводы только затем, чтобы поесть и поиграть в футбол. После полудня мы решили неидти на бой быков, а разложить костер и торжественно сжечь наши билеты. Нопобоялись, как бы не накликать беду, и еще поиграли в футбол, а потом досумерек купались, заплывая очень далеко, а на обратком пути к берегу борясь ссильной волной, относившей нас в сторону. Все мы смертельно устали и ранозавалились спать, как очень здоровые утомленные дикари.

Антонио спал отлично и проснулся отдохнувшим, в отличномнастроении. Я только что вернулся с жеребьевки. Быки были с фермы ИгнасиоСанчеса и Луису Мигелю и Антонио достались равноценные быки. Ночью поднялсяветер, небо покрылось тучами. Ветер был сильный, порывистый, и казалось, сейчасне конец июля, а глубокая осень.

– Кости ломит? – спросил я Антонио.

– Ничуть.

– Ноги не болят? – У меня правая ступня распухла,оттого что я гонял мяч босиком.