Второй бык Луиса Мигеля был черный, немного крупнеепредыдущего. Рога у него были хорошие, и выбежал он напористо и бодро. ЛуисМигель подошел к нему с плащом, сделал четыре медленных, унылых вероники изакончил полувероникой, обводя быка вокруг себя. Черный бык медленно и покорнокружил за плащом, мрачный и унылый, как траурная повязка, которую Луис Мигельцелый год носил на рукаве в память отца.

Но Луис Мигель не дал унынию одолеть себя. Он всегда отличновладел стратегией боя и умел рассчитывать в нем каждый шаг, – этосоставляло одно из его главных достоинств. Он намерен был выжать из своего быкавсе, что можно, а потому он увел его плащом и заставил остановиться в томименно месте, откуда бык, по его замыслу, должен был кинуться на пикадора.Пикадор выехал вперед, держа копье наготове, и бык кинулся. Пикадор нанес ударв тот самый момент, когда бык боднул лошадь, потом он сделал движение, словнохотел выровнять копье, но тут бык кинулся снова, и Луис Мигель увел его плащоми опять сделал четыре медленных, унылых вероники с тем же торжественнымфиналом.

Потом он привел быка на прежнее место, чтобы тот повторилатаку. Это один из самых обычных приемов в корриде, и Луис Мигель применял еготысячи раз. Резкий взмах плаща должен был заставить быка замереть, как толькоего передние ноги окажутся за линией круга. Но плащ не остановил быка, и, когдаон кинулся, Мигель, стоявший лицом к нему и спиной к лошади и всаднику, ужезанесшему копье для удара, очутился у него на пути, и бык всадил левый рогЛуису Мигелю в бедро и с силой швырнул его в сторону лошади. Пикадор вонзилкопье, прежде чем Луис Мигель успел упасть. Бык рванулся вперед и, когда ЛуисМигель уже лежал на песке, боднул его еще несколько раз. Доминго, брат Луиса,перепрыгнул через барьер, спеша оттащить его. Антонио и Хаиме Остос оба ужебежали к нему со своими плащами, чтобы увести быка. Все понимали, что ЛуисМигель ранен тяжело и опасно, что, вероятно, у него задета брюшная полость.Многие сочли рану смертельной. И это, конечно, было бы так, если бы рог, пройдянасквозь, пригвоздил Луиса Мигеля к стеганой попоне, покрывавшей спину лошади.Когда его несли по кальехену, лицо у него было совсем серое, он кусал губы ируками зажимал низ живота.

Полиция никого не выпускала в проход, и с наших мест впервом ряду было невозможно пробраться к лазарету, поэтому я остался и смотрел,как Антонио продолжает работу с быком Мигеля.

Как правило, если матадору нанесена такая серьезная, бытьможет, даже смертельная рана, другой матадор, ставший на его место, стараетсясократить бой и убить быка как можно скорее. Но Антонио на это не пошел. Быкбыл хороший, и он не желал, чтобы такой бык пропадал зря. Публика заплатиладеньги, чтобы посмотреть Мигеля. Нелепый случай вывел его из строя. Но егопублика осталась. Что ж, если у нее отняли Домингина, пусть получает Ордоньеса.

Хочу думать, что он рассуждал примерно так, – а можетбыть, просто считал, что исполняет свой долг перед Луисом Мигелем. Во всякомслучае, еще не зная точно положения раненого, зная только, что рог вошел вправое бедро и, по-видимому, глубоко, он выступил на арену спокойный ихладнокровный, как всегда, и работал с быком, только что ранившим Мигеля, в тойже красивой, исполненной достоинства манере, в какой провел свой предыдущийбой. Раздались аплодисменты, заиграла музыка, Антонио увлекся и с каждым пассомподпускал быка ближе и ближе. Наконец он сделал великолепную фаэну, и, не давбыку опомниться, нанес смертельный удар, вонзив шпагу дюйма на два в сторону отсамой высокой точки. Толпа бурно аплодировала. Но он знал, что поторопился, ипотому не испытывал ни удовлетворения, ни гордости. Придется исправить дело вбою со следующим быком, думал он.

Из лазарета дошла весть, что рог угодил Мигелю в пах как разна месте старой, валенсийской раны. Брюшная полость была задета, но поврежденыли внутренние органы – еще не было известно. Луису Мигелю дали наркоз иприступили к операции.

Между тем на арене появился бык Антонио. Он был крупнее всехпрежних. У него были хорошие рога, но он не казался особенно воинственным ибежал неторопливой рысцой, поглядывая по сторонам с довольно равнодушным видом.Как только Хуан взмахнул перед ним плащом, он отпрянул вбок, перескочил черезбарьер и стал метаться в проходе, пока, нырнув в открытые ворота, не очутилсяопять на арене. Но с появлением пикадоров он обнаружил неожиданную прыть ияростно кидался на лошадей. Пикадоры хорошо работали, и, когда бык, упираяськопытами в песок, упрямо лез вперед, стальное острие копья глубоко вонзилось внего. Антонио удалось отвлечь его плащом, и дальше он работал с ним так, словноэто был обыкновенный бык, без всяких изъянов. Он до миллиметра рассчитывалкаждый его наскок и действовал плащом на основе этого расчета, твердо инеуклонно овладевая положением. Но публика видела лишь обычные плавные взмахиплаща, совершаемые как по волшебству, без всяких усилий. Когда Хаиме перехватилбыка своим плащом, бык рассвирепел, и стало ясно, что если он выйдет изподчинения, то может быть очень опасным. Но Антонио не давал ему выйти изподчинения, все время учил его и школил.

Когда дело дошло до бандерилий, бык в полной мере показалсебя трудным и опасным противником, и я весь взмок от нетерпеливого ожидания,когда наконец Антонио возьмется за мулету и шпагу. Антонио и сам был внетерпении. Я это видел, хотя с моего места мне не были слышны отрывистыезамечания, которые он бросал Ферреру и Хони.

Бык нравился ему, несмотря на то, как он встречалбандерильи, и, когда Антонио встал против него с мулетой, он знал об этом быкевсе, что ему нужно было знать. Он подманил его пассом справа и, не отрывая ногот песка арены, трижды заставил тяжелую черную тушу промчаться мимо, почтикасаясь его груди. Ни один матадор не мог бы рассчитывать на хорошую фаэну стаким быком, но Антонио умел предвидеть каждое движение животного и твердознал, что делать, чтобы преодолеть его нерешительность и нервозность.

Под звуки музыки, под гул толпы, восторженными крикамивстречавшей каждый новый пасс и взрывом аплодисментов откликавшейся на егозавершения, Антонио проделал с этим грузным, беспокойным, неподатливым и, всущности, никчемным животным всю серию безукоризненных по красоте классическихприемов, возможных только с первоклассным быком. Он пропускал его мимо себя такблизко, что даже просвета не оставалось между рогами и шитьем куртки. Онподжидал его, не пытаясь умерить его разбег, и по мановению руки, державшейкрасный квадрат ткани, тяжелая туша быка и гибкое, стройное человеческое телосплетались в сложной фигуре движения, подчиненные единому ритму. Еще мгновение,и черная туша уже снова рвалась вперед, выставив рога, несущие смерть, –заключительная фигура, самая опасная из всех. Видя, как он снова и сноваповторяет это паса де печо, я понял его замысел. Все это было точновеликолепная музыка, точно поэма о быке, которую он писал у нас на глазах; ноэто еще не был конец. Он готовил быка, намереваясь убить его способомресибиендо.