С тех самых пор я взяла за правило, садясь в машину,бормотать под нос что-нибудь: «Господи, благослови усопшего раба твоего,который тебе известен, безусловно, лучше, чем мне». Элька, однажды услышав моебормотание, заявила, что я спятила. Но мне лично казалось нечестным простовзять и забыть щедрого родственника.

Когда я вновь появилась на Михайловской, жизнь там бурлила.Возле многочисленных сарайчиков стояли «Газели», около них сновали торговцы,детвора оглашала окрестности криками и визгом, во дворе дома появилисьбабульки, присматривавшие за детьми. Я поздоровалась и справилась у них ососеде.

— На рынке, — ответила бабка в цветастомплатье. — Думали, угомонился, но какое там… Беда с мужиком, —добавила она со вздохом.

Я поехала на рынок. Через несколько минут он должен былзакрыться. В зале, где было непривычно тихо, сновали несколько запоздавшихпокупателей, продавщицы подсчитывали выручку. Я отправилась к знакомой тетке испросила Матюшу.

— Вон он, — кивнула та в сторону прилавка с оченьсуровым видом. — Только никакой от него пользы.

Что да, то да. Матюша сидел на грязном полу, привалившисьспиной к ящикам, и бессмысленно таращился в пустоту. Я присела на корточкирядом с ним и на всякий случай потрясла его за плечо. Он дернул головой и дажечто-то промычал, но взгляд был по-прежнему бессмысленным.

— Как запьет, так горе одно, — понаблюдав за моиминапрасными движениями, заметила тетка.

— Нельзя его здесь оставлять, — заметила я.

— Нельзя. Кто-нибудь из мужиков до-дома дотащит.Сеня! — заголосила она. — Сопроводи товарища!

Сеня оказался дядей без возраста, в разных ботинках на босуногу, в шортах, грязной футболке, по виду — форменный бомж. Им и оказался. Пьянон был так, что на каждом шагу спотыкался. Я с сомнением следила, пока онприближался, но дядя, внезапно собравшись с силами, довольно легко приподнялМатюшу и поволок его к выходу. Матюша перебирал ногами и мычал. Выйдя из зданиярынка, оба рухнули и вроде заснули.

Я вертела головой, теряясь в догадках, что же теперь делать.Оставить Матюшу здесь? Конечно, оставить, не на себе же до машины тащить… Из-заугла появился миллионер, взглянул на колоритную парочку, досадливо сплюнул.

— Вы мне не поможете? — решившись, спросила я.

— А в чем дело? — насторожился он.

— Вот этого до машины донести.

— Родственник, что ли? — приглядываясь ко мне,спросил представитель закона.

— Вроде того. Он живет здесь, неподалеку.

— Да знаю я… — Мужчина вздохнул. Чувствовалось, чтопроявлять отзывчивость ему очень не хочется, но и отказать мне он почему-то нерешился. — Ладно, помогу, — сказал милиционер наконец, а я к томумоменту уже уверилась, что мы так и будем стоять, пялясь друг на друга. Подхвативтщедушного Матюшу под руки, мы поволокли его к машине. — Надоели алкашиэти, — бубнил по пути милиционер, — отправить бы их всех.., кудаподальше, — закончил он сердито и более рта не открывал.

Запихнув Матюшу на заднее сиденье, мы простились, и я поехалана Михайловскую. Старушки все сидели во дворе, и еще там появился дюжий дядя,который курил в тенечке. Пришлось обратиться к нему, чтобы извлечь моегопассажира. Бабки охали и стыдили бесчувственное тело, а я, забегая вперед,открывала двери.

Дверь в квартиру Матюши, вопреки бабкиным прогнозам,оказалась заперта. Сосед пристроил старика на полу, похлопал его по карманам,достал ключи, и через минуту страдалец оказался у себя дома. Поблагодарив запомощь, я вынуждена была удалиться.

Признаться, я здорово злилась. Не на Матюшу, а на себя. Начто я трачу свое время? Развожу алкашей с рынка, точно у меня других дел нет! Иладно бы узнала что путное…

— Часто у него такое? — спросила я бабок.

— Когда как. Может неделями не пить, а уж как запьет… —вздохнула одна.

— Жалко его, — вмешалась другая. — Человек-тохороший, всем помогает… А пьет… Так ведь жизнь не заладилась. Одинокий он, былбы кто рядом, глядишь бы, присмирел.

Потратив еще несколько минут на бесполезные разговоры, явернулась в машину. Домой не спешила, подозревая, что работать все равно несмогу. Колесила по городу, с каким-то новым чувством разглядывая дома, точновидела их впервые. И вдруг подумала, что я очень люблю свой город. Ему тысячалет, а выглядит молодцом. Мой прапрадед ходил по этим улицам, а теперь по нимхожу я, а через сто лет так же будут ходить мои правнуки.., если бог даст. Нет,будут. Обязательно будут! Может, кто-то из них вспомнит обо мне? Не пора лизавести дневник… Я засмеялась и повернула к дому.

Утром перед работой я не выдержала и заглянула к Матюше,хотя дала себе слово не вспоминать о нем до вечера. Калитка была заперта, чтоменя удивило, но беспокоить людей я не рискнула и с досадой покинулаМихайловскую.

День полетел незаметно, мыслями я против воли то и дело возвращаласьк Матюше и даже забеспокоилась, как бы он к вечеру опять не напился. Оттогопосле работы сразу же поехала к нему. Бабки сидели на скамейке и встретили менягромким: «Здравствуйте».

Чувствовалось, что ко мне здесь успели привыкнуть, то естьнадоесть я смогла людям изрядно, правда, внешне это никак не проявлялось.Должно быть, граждане здесь жили добрые и моим мытарствам от душисочувствовали.

— Матюша дома? — спросила я, потому что народбезмолвствовал в ожидании, что скажу я, а сказать мне им было нечего.

Одна старушка повернулась к другой и спросила:

— Ты его сегодня видела?

— Нет, — покачала та головой. Далее последовалдиалог, который мне пришлось выслушать до конца, так как повернуться и уйти ясочла невежливым.

— Пора бы ему появиться.

— Небось отлеживается. Ночью-то что вытворял! Видно,черти гоняли.

— Уж должен был за рассолом прибежать.., или моегопослать за опохмелкой. Хотя мой с утра на рыбалке, — подумав, изреклабабка. — Все равно должен был объявиться.

Тут старушки, весьма озадаченные, взглянули друг на друга,одна произнесла: «Господи,..», другая добавила: «Твоя воля», и обе, несговариваясь, бросились к двери в полуподвал, совершенно забыв про меня. Ноя-то про себя не забыла и поспешила пристроиться в арьергарде.