«Пусть он подберет упавший титул! Башню, корону и копье!»

Дата: вевахач, 1173, 8 секунд до смерти. Объект: проститутка. Про­шлое неизвестно.

Острая как бритва стрела вонзилась в дерево рядом с лицом. Каладин почувствовал, как теплая кровь тонкой струйкой потек­ла из пореза на щеке и смешалась с потом, капавшим с подбородка.

— Держитесь! — заорал он, не переставая бежать по неровной земле со знакомой тяжестью моста на плечах.

Неподалеку — чуть вперед и влево — едва не рухнул Двадцатый мост, когда четверо в первом ряду пали жертвами стрел и их трупы оказались под ногами у остальных.

На другой стороне ущелья лучники-паршенди опустились на одно колено, негромко напевая, словно на них не сыпались градом стрелы Садеаса. Их черные глаза походили на осколки обсидиана. Без белков. Только бесстрастная чернота. В такие моменты — слушая, как люди кричат, вопят, завывают от боли и ярости, — Каладин ненавидел паршенди с той же силой, что и Садеаса с Амарамом. Как они могли петь, пока их убивали?

Паршенди перед их отрядом натянули тетивы и выстрелили. Каладин закричал на них и в тот момент, когда стрелы полетели в его сторону, почувствовал странный прилив сил.

Дротики плотной волной просвистели по воздуху. Десять ударились о дерево возле головы Каладина с такой силой, что мост содрогнулся и во все стороны полетели щепки. Но ни одна стрела не попала в цель.

На другой стороне ущелья несколько паршенди опустили луки, перестали петь. На их демонических лицах читалось изумление.

— Опускай! — заорал Каладин, когда отряд достиг ущелья.

Земля здесь была неровная, покрытая луковицами камнепочек. Каладин наступил на одну лозу, и растение втянуло ее. Мостовики подняли мост, разошлись и опустили его на землю. Шестнадцать других мостовых отрядов достигли ущелья вслед за ними и установили свои мосты. Позади раздался грохот — по плато к ним направлялась тяжелая кавалерия Садеаса.

Паршенди снова натянули тетивы.

Каладин, стиснув зубы, всем телом навалился на боковой деревянный брус, помогая толкать массивную конструкцию поперек расщелины. Он ненавидел эту часть работы, потому что сейчас мос­товики оказались совершенно беззащитны.

Лучники Садеаса продолжали стрелять, ведя целенаправленный огонь по силам паршенди, чтобы их отогнать. Как обычно, лучники не тревожились о том, что могут попасть в мостовиков, и несколько стрел пролетели в опасной близости от Каладина. Тот продолжал толкать, истекая потом и кровью, и внутри его родилась гордость за Четвертый мост. Они уже начали вести себя как воины — легконогие, непредсказуемые, взять таких на прицел мог не каждый. Интересно, Газ или люди Садеаса заметят?

Мост с глухим ударом встал на место, и Каладин прокричал отступать. Мостовики бросились прочь, заметались под черными толстыми стрелами паршенди и стрелами лучников Садеаса — полегче и с зелеными перьями. Моаш и Камень вскочили на мост и, пере­бежав на другую сторону, залегли рядом с Каладином. Остальные спрятались около задней части моста, стараясь не попасться под копыта приближающейся кавалерии.

Каладин выжидал, подгоняя своих людей. Когда все оказались в безопасности, бросил взгляд на мост, утыканный стрелами. Ни од­ного погибшего. Чудо. Он повернулся, чтобы убежать...

Кто-то, спотыкаясь, поднялся на ноги по другую сторону моста. Данни. Из плеча у молодого мостовика торчала белая стрела с зеленым оперением. Его глаза широко распахнулись и затуманились от боли.

Выругавшись, Каладин бросился назад. Не успел он сделать и двух шагов, как стрела с черным древком угодила юноше в другое плечо. Он упал на мост, кровь брызнула на темные доски.

Лошади не замедлили бег. Каладин неистово рванулся к мосту, но что-то потянуло его назад. Руки на его плечах. Он споткнулся, повернулся и увидел Моаша. Зарычал, попытался оттолкнуть, но Моаш — использовав прием, которому Каладин его сам научил, — повалил его на землю и бросился сверху, прижимая, пока тяжелая кавалерия грохотала по мосту и стрелы со звоном ударялись в се­ребристые латы.

Землю засыпало щепками от расколотых стрел. Каладин дернул­ся и затих.

— Он мертв, — жестко сказал Моаш. — Ты ничего не смог бы сделать. Прости.

Ты ничего не смог бы сделать...

«Я постоянно ничего не могу сделать. Буреотец, почему я не могу им помочь?»

Мост прекратил содрогаться, кавалерия врезалась в ряды паршенди и принялась расчищать место для пехотинцев, которые, звеня оружием, побежали следом. Кавалерия должна была отступить после того, как пехота закрепится, потому что лошади были слишком ценными для рискованной затяжной битвы.

«Да. Думай о тактике. Думай о сражении. Не думай о Данни».

Он оттолкнул Моаша и встал. Труп Данни был изувечен до неузнаваемости. Каладин стиснул зубы и отвернулся, ушел прочь, не оглядываясь. Растолкал наблюдавших мостовиков и подошел к краю расщелины, сцепив руки за спиной и расставив ноги. Это было неопасно, если не приближаться к мосту. Паршенди спрятали луки и отступали. Куколка казалась огромным каменным яйцом в дальней левой части плато.

Каладин хотел наблюдать. Это помогало ему мыслить как солдат, а это в свою очередь позволяло справиться со смертями тех, кто его окружал. Мостовики, поколебавшись, подошли к нему и встали рядом по-парадному. Присоединился даже Шен-паршун, молча­ливо подражая остальным. Пока что он без возражений выходил с ними в каждую вылазку с мостом. Он не отказывался быть частью войс­ка, убивавшего его родичей, не пытался мешать штурму. Газ был разочарован, но Каладина это не удивило. Такими уж были пар­шуны.

Не считая тех, что по другую сторону расщелины. Каладин смот­рел на битву не отрываясь, но сосредоточиться на тактике было непросто. Смерть Данни слишком сильно его ранила. Парнишка был другом, одним из первых, кто его поддержал, одним из лучших среди­ мостовиков.

Каждая смерть приближала катастрофу. Чтобы натренировать всех как следует, нужно несколько недель. Они скорее потеряют половину состава — или даже больше, — чем окажутся готовыми к сражению. Это никуда не годилось.

«Что ж, придется что-то придумать», — сказал себе Каладин. Он принял решение и теперь не имел права отчаиваться. Отчаяние — роскошь.

Он развернулся и решительным шагом направился прочь от расщелины. Мостовики изумленно уставились ему вслед. У Каладина вошло в обыкновение наблюдать за битвами до самого конца. Даже солдаты Садеаса это заметили. Кое-кто считал, что мостовики много о себе возомнили. Некоторые, однако, зауважали Четвертый мост. О Каладине и так все болтали из-за истории с Великой бурей, теперь прибавилось и это.

Четвертый мост последовал за Каладином, и он повел их через каменистое плато. Он намеренно не взглянул на сломанное, изувеченное тело на мосту. Данни был единственным мостовиком, кому удалось сохранить хотя бы тень невинности. И теперь он мертв — затоптан Садеасом, пронзен стрелами, что прилетели с двух сторон. Его не заметили, забыли, бросили.