В мире каждый с кем-то воевал, а он отчаянно сражался, спасая нескольких бедолаг-мостовиков. Какой от этого прок? И все-таки Каладин продолжал прижигать плоть, шить, спасать жизни, как учил отец. Он начал понимать ту безысходность, что сквозила во взгляде отца в редкие темные ночи, когда Лирин уединялся и пил вино.

«Пытаешься расквитаться за Данни, — подумал Каладин. — Но, помогая другим, его не вернешь».

Он потерял одного раненого, как и предполагал, но спас четверых. Тот, что ушиб голову, начал приходить в себя. Каладин сидел на корточках, усталый, с окровавленными руками. Наконец сполос­нул водой из мехов Лопена, а потом вспомнил о собственной ране и кончиками пальцев ощупал щеку, рассеченную стрелой.

И застыл. Кожа была гладкая, никаких порезов. Но ведь он чувствовал, как кровь течет по щеке и подбородку. Чувствовал, как ударила стрела, верно?

Он встал, дрожа, как в ознобе, и поднял руку ко лбу. Что происходит?..

Кто-то появился рядом. На чисто выбритом подбородке Моаша теперь был виден длинный бледный шрам. Мостовик внимательно глядел на Каладина:

— По поводу Данни...

— Ты все сделал правильно, — перебил его Каладин. — Возможно, ты спас мне жизнь. Благодарю.

Моаш медленно кивнул. Он повернулся и посмотрел на четверых раненых; Лопен и Даббид поили их, спрашивали имена.

— Я был не прав, осуждая тебя, — вдруг сказал Моаш и протянул­ Каладину руку.

Тот, поколебавшись, пожал ее:

— Спасибо.

— Ты дурак и подстрекатель. Но честный. — Моаш ухмыльнулся. — Мы можем погибнуть из-за тебя, но не по твоей вине. Не могу сказать того же о некоторых из тех, кому мне приходилось служить. Как бы то ни было, давай подготовим ребят — нам пора собираться в путь.

«Бремя девятерых становится моим. Почему же я должен нести и их безумие? О Всемогущий, освободи меня».

Дата: палахесис, 1173, неизвестное количество секунд до смерти. Объект: богатый светлоглазый. Образец получен с чужих слов.

Холодный ночной воздух грозно намекал, что новый зимний сезон не за горами. Далинар надел длинный плотный мундир поверх рубашки и брюк. Он застегивался на груди, до самой шеи, и достигал лодыжек, ниспадая от талии как плащ. В былые годы его носили с такамой, но князю никогда не нравилась одежда, в которой­ было что-то от юбки.

Мундир вовсе не дань моде или традиции — свита должна легко отличить своего великого князя. Сам Далинар не имел бы такой проблемы с остальными светлоглазыми, следуй они своим цветам.

Он ступил на пиршественный остров короля. По обеим сторонам,­ где обычно стояли жаровни, появились помосты с новыми фабриалями, излучавшими тепло. Поток между островами едва тек; лед в предгорьях больше не таял.

На пир явилось маловато гостей, хотя это сильнее ощущалось на четырех других островах, а не на королевском. Зная о возможности пообщаться с Элокаром и князьями, люди пришли бы на праздник даже в разгар Великой бури. Далинар направлялся по центральному проходу. Сидевшая за женским столом Навани встретилась с ним взглядом. И тут же отвернулась — вероятно, все еще помнила его резкие слова во время их последней встречи.

Шута, оскорблявшего гостей, на обычном месте у входа на королевский остров не оказалось; вообще-то, его просто нигде не было. «Неудивительно», — подумал Далинар. Шуту не нравилось быть предсказуемым, а последние несколько пиров он провел на своем пьедестале, оскорбляя всех подряд. Скорее всего, это ему наскучило.­

Присутствовали все остальные великие князья. После череды отказов сражаться вместе их отношения с Далинаром сделались натянутыми и холодными. Словно само предложение их оскорбило. Светлоглазые рангом пониже заключали союзы, но великие князья вели себя как короли. Они относились к себе подобным как к противникам, которых следовало держать на расстоянии вытянутой руки.­

Далинар послал слугу за едой и сел за стол. Он опоздал, потому что выслушивал донесения командующих ротами, отозванными в лагерь, и почти все гости уже успели поесть. Большинство приступили к светской болтовне. Справа от него дочь офицера играла на флейте спокойную мелодию перед небольшой группой зрителей. Слева три дамы достали альбомы и рисовали одного и того же мужчину. Женщины тоже вызывали друг друга на «дуэли», сходные с теми, что вели воины с осколочными клинками, хотя использовали это слово редко. Они предпочитали называть происходящее «дружеским поединком» или «состязанием талантов».

Прибыла его еда: сваренный на пару стагм — коричневатый клубень, росший в глубоких лужах, — на слое вареного талью. Зерно раз­бухло от воды, густая и перченая подлива коричневого цвета пропитала все блюдо. Он вытащил нож и отрезал кружок с конца стагма. Ножом размазав подливу, двумя пальцами взял кусочек овоща и начал есть. Этой ночью еду подавали горячей и пряной, скорее все­го из-за прохлады, и было вкусно. Поднимавшийся над тарелкой пар превращался в туман.

Пока что Ясна никак не прокомментировала видение, хотя Навани утверждала, что и сама сможет что-нибудь найти. Она — признанная ученая дама, просто ее обычно интересовали фабриали. Далинар бросил на нее взгляд. Было ли глупо так оскорбить эту женщи­ну? Не использует ли она его тайну против него из-за случившегося?

«Нет, она не такая мелочная».

Навани действительно беспокоилась за Далинара, хотя и испытывала неприличную привязанность к нему.

Стулья вокруг оставались пустыми. Великий князь Холин пре­вращался в парию — сперва из-за разговоров о Заповедях, потом из-за попыток уговорить прочих князей сотрудничать и, наконец, из-за расследования Садеаса. Неудивительно, что Адолин обеспокоен.

Внезапно кто-то в черном теплом плаще уселся рядом с Далинаром. Это не был один из великих князей. Кто осмелился...

Капюшон плаща опустился, открывая ястребиные черты Шута. Сплошь прямые линии да углы — острый нос и подбородок, тонкие изогнутые брови, пронзительный взгляд. Далинар вздохнул, ожидая­ неизбежного потока заумных колкостей.

Шут, однако, молчал. Он рассматривал собравшихся, и лицо у не­го было напряженное.

«Да, — подумал Далинар. — В его отношении Адолин тоже не ошибся».

Сам он в прошлом поторопился с выводами. Этот человек вовсе не простой шут, как многие его предшественники. Он продолжал сидеть и молчать, и Далинар предположил, что этим вечером суть проказ заключалась в том, чтобы превращаться в чью-то тень, лишая спокойствия. Не очень-то смешная шутка, но Далинар часто не понимал, в чем смысл его поступков. Наверное, кто-нибудь более сведущий нашел бы это ужасно остроумным. Великий князь Холин вернулся к еде.

— Ветер переменился, — прошептал Шут.