Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мотор фыркнул и, наконец, завелся.
— Фу, слава Богу! — облегченно вздохнул водитель и покатил по ночному Томску. — А то сидеть бы тут мне с вами до утра. Вот, я не суеверный, но давно заметил: как ругнешься в три этажа, так сразу все и получается. А это общежитие — шестнадцатиэтажка. Одна половина уже заселена, а в другой еще отделочные работы идут. Но электричество там есть. Газа нет, да он вам и не нужен. Телефона там тоже пока что нет. Но ничего, главное, чтобы крыша над головой да постели какие-никакие.
— Ну и влипли же мы, Гена, с нашим распрекрасным шефом, мать его в бублик! — высказался Будник. — И вот всегда с ним так. Накрутит, намутит, а потом ему ничего, а тех, кто рядом — мордой в говно!
— А почему ж вы не уйдете от него? Пусть бы сам свои дела делал, если он такой гад — людей не любит! — посочувствовал водитель.
— Простите, Вас как зовут? — поинтересовался Будник.
— Миша, — ответил водитель.
— Во как! И меня тоже — Миша. А это — Гена. Понимаешь, Миша, наша работа — это особ-статья. Наука, она как трясина. Увязнешь — не вылезешь. И чем больше трепыхаешься, тем глубже она тебя засасывает, — со вздохом сказал Будник.
Дальше ехали молча до самого общежития. В вестибюле недостроенной шестнадцатиэтажки пахло свежей штукатуркой. Возле одной стены стояли козлы, перепачканные мелом и штукатурным раствором, возле другой — стройматериалы. У старомодного письменного стола, на котором тускло горела не менее старомодная настольная лампа, сидела грузная пожилая вахтерша. Водитель вручил ей какую-то бумажку. Потом спросил у Будника:
— Миша, когда Вам завтра на вашу конференцию?
— Ох, рано, Миша. В восемь ноль-ноль наш доклад, — ответил Будник с кислым выражением лица.
— Жаль, что так рано. Придется мне в семь часов за вами заехать. Так начальство приказало. Все. Доброй вам ночи, — сказал он и, кивнув на прощанье, уехал.
Старушка нацепила очки с отломанным заушником и, придерживая их рукой, чтоб не слетели, принялась изучать бумажку.
— И откуда вас нечистый принес на мою голову в такую темень? Чего не со всеми путевыми людьми-то? — пробурчала она.
— Не мы в том причина, бабушка, — сказал я. — Так уж вышло.
— «Так уж вышло»! — передразнила она меня. — Никто не сознается, что он разиня и лодырь! У каждого кто-то другой во всех бедах повинен! Вот что мне теперь с вами, архаровцами, делать-то? Ну, чего стоите? Положите сумки-то — их тут никто не украдет. Паспорта мне свои дайте-ка. Пойдем в кладовую, голуби вы мои сизые.
Против моего ожидания, в кладовой царил удивительно строгий порядок. На стеллажах лежали красиво сложенные новенькие шерстяные одеяла и матрасы. Отдельными аккуратными стопками были разложены простыни, пододеяльники, наволочки и полотенца. Все было накрыто либо старыми, но хорошо выстиранными простынями, либо листами чистой оберточной бумаги с приколотыми к ним этикетками.
Старушка села за письменный стол, стоящий у входа, и стала что-то записывать в толстой тетради. Потом она посмотрела на нас усталым взглядом и сказала:
— Ну же, берите по простыне, пододеяльнику, наволоке, полотенцу да по паре одеял. Живо, живо. Поздно уже, миленькие.
— А зачем нам по два одеяла? Может, по одному хватит? — спросил я.
— Говорят тебе, по два — бери по два, — скрипела старушка. — Ночи-то у нас холодные. Сибирь есть Сибирь. Вот вам ключ. На нем картонка. Вишь, шестнадцать — двадцать два написано. Это шестнадцатый этаж и двадцать вторая комната значит. Берите свое имущество — и ползите на шестнадцатый этаж. Лифт пока не работает. Матрасы там на койках имеются. Распишитесь вот противу своих фамилий. Ну, идите уже с Богом!
— А почему так высоко — на шестнадцатый? — полюбопытствовал Будник.
— Ты посмотри какой! — возмутилась старушка. — То им хоть где-нибудь пристроиться, а теперь нижний этаж с комфортом подавай! Нету-ть! Все занято, только на шестнадцатом и есть пару местов. Да оно и хорошо по-своему. Там хоть шнырей нет!
— Каких это шнырей? — удивился Будник.
— Простых! Серых таких, с хвостами! Ну, живо, живо, ребятушки, — торопила нас старушка.
Мы с Мишей, прихватив наши пожитки, двинулись наверх по тускло освещенной лестнице.
— Гена, все же скажи, кто такие эти самые шныри? Мыши, что ли, судя по бабкиному описанию? Ха-ха-ха! — со смехом полюбопытствовал Будник.
— Я как-то читал, что на каком-то из заскорузлых русских диалектов крыс так именуют, — ответил я.
— А я читал, что на тюремном жаргоне «шнырь» означает «уборщик», — смеясь, сказал Будник.
В комнате стояли две гостиничные койки с матрасами на них, новенький раздвижной стол и широкий платяной шкаф. К изголовьям кроватей были тесно придвинуты небольшие тумбочки с настольными лампами. В коридоре мы нашли туалет и умывальник. Вода из крана еле текла тоненькой струйкой. Но мы были рады и такому сервису. Наскоро обмывшись, мы приготовили постели. Будник лег, а я расстелил на весь стол широкий лист миллиметровки и при свете настольной лампы принялся считать на калькуляторе.
— Гена, оставь ты это дурное дело. Ложись спать. Пошел он в жопу, этот шеф! Сам пусть считает, сволочь паршивая! — услышал я из постели полусонный голос Будника. — Перед смертью не надышишься, как любит говорить наш Валентин Аркадьесич, кость ему в глотку.
— Будет невмоготу — лягу. А пока что все равно у меня сна — ни в одном глазу! Шефуля отшиб, чтоб ему самому всю ночь не спать. Уж он, благодетель, и постарался. Обеспечил мне рабочее время! — ответил я и через минуту услышал размеренное похрапывание Будника.
В половине пятого, когда уже рассвело, я сделал последнее вычисление. Заведя дорожный будильник на половину седьмого, я улегся в постель, вконец изнемогая от усталости.
Когда водитель Миша подъехал к общежитию, мы с Будником уже стояли, как говорится, «в полной боевой».
— Вы позавтракали? — спросил водитель, едва мы уселись в его убогий «бобик».
— Где ж тут позавтракаешь? — задал я риторический вопрос.
— Да здесь же с той стороны буфет есть. Вам что, баба Паша не сказала? — удивился он. — Тогда давайте, быстренько. Я подожду. А то еще ваш гад-начальник до вечера вас голодать заставит.
Миша подкатил к самому входу в буфет и заглушил мотор.
— Вы не торопитесь. Время у нас есть, — успокаивал он. — Поешьте нормально. А немного опоздаем — ничего страшного. Переживут. А если что, валите все на меня. Я тут от всех собак отгрызусь.
В университет мы прибыли вовремя. Шеф уже оживленно беседовал с
