Наталья Ильинична согласилась, что приглашать не надо, однако при этом заявила, что по большому счету стоящих педагогов в Москве тоже нет.

— А где есть? — доверчиво осведомился Земцев.

— В США, например… Штаты — это мировая империя новостей. Хорошо бы туда! отправить поучиться наших ребят…

— А на какие средства? — вздохнул губернатор, предвидя расходы, которые очередная инспекция поставит ему как лыко в строку и которые могут стоить ему если уж не власти (которая и без того висела на волоске), то последней оставшейся у него ценности — свободы.

— Фи, средства… — гневно фыркнула Наталья Ильинична, памятуя, однако, об их нецелевом расходовании, о дорого обошедшейся ей норковой шубе и об автомобиле с обаяшкой шофером. — Вон сколько банков в городе! Да они будут счастливы скинуться на благое дело!

— Спонсоры! — догадался Земцев.

— Спонсоры! — подтвердила его собеседница. — А мы потом рекламой с ними рассчитаемся… Когда-нибудь потом… Кстати, у меня есть выход на Москву, я могу договориться насчет заграничной стажировки… Помните Захара Шумского, знаменитого журналиста? Он теперь в столице… Он мой старинный приятель, кстати…

— С деньгами, конечно, вопрос решим, — покорно отозвался Земцев. — Только понимаете, Наталья Ильинична…

Губернатор долго мялся и вздыхал, пока, наконец, не отважился изложить свою идею, которая состояла в следующем: стажеров надо отобрать по конкурсу, а не по знакомству. Потому что, кто именно поедет на учебу, и так ясно — в первую очередь Настя. И губернатор обеими руками выступал за ее кандидатуру, признавая необходимым временно удалить девушку из города, как сильный повод для супружеской обиды и одновременно инспекторских инсинуаций. Естественно, он желал Насте самого лучшего и готов был для нее на многое, но не на все, однако. И он был рад помочь ей, а заодно и Наталье Ильиничне, которой, по общему мнению, помочь было уже невозможно.

— Конечно, объявим конкурс! — воодушевясь, подхватила директриса. Идея понравилась ей своей показной демократичностью. — Отберем самых талантливых ребят, нашу надежду и гордость…

— Надо бы и комиссию создать для отбора…

Плотникова долго не думала.

— Комиссию? Отлично… Трех человек, я думаю, хватит: вы да я, ну и… Еще пригласим кого-нибудь авторитетного… Можно Захара Шумского в качестве‘независимого арбитра позвать, мы с ним давнишние приятели…

Губернатор согласился войти в комиссию, решив, что объявленный конкурс ему ничем особенным не грозит, зато в случае успеха Настя временно, до устранения супружеских разногласий уедет из города. А отъезд девушки успокоит не только жену, он, может быть, и инспекцию тоже успокоит…

Итак, объявили конкурс с нелегкими условиями (знание языка, журналистские работы с крепким аудиовизуальным рядом), утрясли состав жюри, объявили всенародное голосование купонами из местной газеты… Затем три месяца собирали материалы, потом еще месяц подводили итоги, потом подвели, наконец…

В итоге Настя отправилась в Америку, а Бараненок остался с носом.

Не успела еще девушка уехать, как на губернатора нежданно-негаданно свалилась новая напасть: его возлюбил сам президент, вопреки результатам проверки региональной инспекции и невзирая на эти самые результаты. Потому что в душе президент тоже был демократ, как и Земцев, и тоже всю жизнь боролся с административно-командной сволочью. Губернатора вызвали в Москву пред сиятельные президентские очи, чтобы сделать ему предложение, от которого невозможно было отказаться, — стать правой рукой правителя и его зрячим оком, его карающим мечом на переднем фланге борьбы с административно-командной системой. Ради этой должности можно было не только пожертвовать старой любовью и народным избранничеством, но и всем остальным тоже можно было пожертвовать.

И он пожертвовал бы, право слово.

После отъезда Земцева в Москву расклад противоборствующих сил в городе переменился: Наталье Ильиничне больше ничего не угрожало, как и ее дочери, — после возвышения их покровителя на Плотниковых словно распространился невидимый иммунитет. Бараненок, теперь совершенно присмиревший, был вынужден принять результаты финансовой проверки к сведению, но не к действию. Увы, он теперь не мог покуситься на бывшего губернатора, который ускользнул от всяческих проверок, не мог он навредить и Наталье Ильиничне, которая опять крепко вцепилась в свое незыблемое телевизионное кресло.

После пережитого Плотникова-старшая решила обезопасить себя от будущих провокаций. Она разыскала людей, близко знавших Сергея Николаевича, Сереженьку, по его работе в городской административной богадельне, и не погнушалась вытрясти из этих людей кое-какие, нотариально заверенные сведения, которые сами по себе стоили не так уж много, однако их обличительная ценность на фоне общественного скандала возрастала многократно. Кстати, этот скандал ей, облеченной властью над мнением народным, ничего не стоило организовать…

А потом еще Андрей Дмитриевич, нимало не желая очернить своего хорошего друга Колю Баранова, с которым он всю жизнь, рука об руку боролся за выполнение производственного плана, вспомнил подзабытую историю какого-то семьдесят лохматого года, историю, которая в свое время наделала много шуму и из-за которой Андрей Дмитриевич чуть было не лишился членства в партии, — историю об аварии в цеху, когда по халатности должностных лиц, усугубленной плохим бетоном и трагическим стечением обстоятельств, обрушились перекрытия и погибли люди. Тогда после невнимательного разбирательства Андрею Дмитриевичу влепили выговор по партийной линии, а Баранову вкатили «строгача», хотя виноват в происшедшем был именно Баранов — и он один! Именно его подпись стояла под документом, удостоверявшим качество бетона и его пригодность для зимнего, торопливого, с опережением сроков строительства…

Ту давнишнюю историю, дорого стоившую мужу, Наталья Ильинична знала в подробностях, своевременно настояв на документальной фиксации фактов. Теперь за давностью лет эти документы добыть было трудно, однако не невозможно.

Добыли…

И сразу же Баранов, разглядев какое-то странное копошение вокруг той неприятной для него истории, поспешил возобновить неформальные связи с семьей своего покровителя: приплелся с женой «на огонек». Во время чаепития Николай Федотович неустанно восхищался Настей и обзывал своего единственного отпрыска «рохлей» и «балбесом», а в конце визита, еле ворочая тяжелым от алкоголя языком, вдруг выпалил на голубом глазу, что про махинации с заводскими акциями, которые будто бы год назад провернул Андрей Дмитриевич (наглая ложь!), никто ничего не узнает, он могила, будьте покойны и давайте дружить, милости просим к нам на чай в любое время, а особенно когда Сереженька со своей новобрачной супругой пожалует, заходите для приятного знакомства…

А кто супруга, спросили.

Девушка, конечно… Дочка прокурора, живет в столице, где Сереженька нынче трудится на благо отечеству, во славу родины, один как перст. Кстати, вам тоже непременно надо познакомиться с прокурором, в жизни такое знакомство обязательно пригодится… Да, скажите, а что же Настенька, как она там живет-поживает в своих Америках, и что Земцев, пишет