и, как ни странно, внешность. Настя была поражена: местные ведущие оказались людьми стандартно-безликой внешности, часто пожилыми.

— Внешность ведущего не должна отвлекать зрителей от содержания новостей, — объяснил Родригес.

Значит, даже если бы Настя оказалась американкой с идеальным произношением, здесь ей ничего не светило — из-за внешности.

Девушка появлялась в местном эфире то с заметкой о сбитом на загородном шоссе олене, то с сообщением о неработающем светофоре, водители, будьте внимательны…

— А сейчас наша русская гостья Настя расскажет нам о ремонте светофора, — сообщала ведущая, щедро улыбавшаяся всей своей образцово-показательной стоматологией. — Настя, а в России есть светофоры? — невинно интересовалась она в качестве «подводки» к сюжету.

— Да, Дейна, — отвечала Настя, вынужденно обозначая запятые в углах пухлогубого рта. — Но я живу в небольшом городе, и светофоров у нас не так много.

— О’кей, — самодовольно отзывалась противная мулатка Дейна, как бы даже не сомневаясь, что в России не может быть все так здорово, как в Америке.

Во время другого эфира, когда Настя рассказывала о сбитом на шоссе олене, ведущий Дик, морщинисто-мужественный, как старый шарпей, осведомился у русской красавицы:

— Настя, нашим зрителям, наверное, интересно, существуют ли в России шоссе?

По законам игры Настя должна была сказать, что дорог на ее родине практически нет, а те, что есть, не так великолепны, как в Америке, что конечно же было сущей правдой — но при этом такой обидной правдой… И она, конечно, сказала, что требовалось от нее по правилам игры, а Дик ответно пошутил после ее слов:

— Ну, про оленей я вас даже не спрашиваю, ведь все знают, что в России живут одни медведи!

Потом картинка уплыла из эфира, ведущий погас, оператор выключил камеру и предложил стажерке разделить с ним его вечернее пиво.

От этого предложения Настя буквально взбеленилась. Еще недавно Земцев — красивый, молодой, влиятельный, сильный! — умолял ее об ужине в лучшем ресторане города, а она надменно отказывалась… А тут такая честь, подумать только — вислопузый камермен, в брюхе которого, похоже, бултыхаются неисчислимые декалитры пива!

Ей нужно было поделиться с кем-нибудь своим негодованием, однако Щугарев внепланово исчез — именно тогда, когда она так остро нуждалась в нем!

Появившись через два дня, Витя американизированно оскалился в ответ на ее вопрос: «Где я был, там уже нету!»

Он не любил распространяться о своих делах. Только какие у него могли быть дела в чужой стране?

Перед отъездом дочери мама твердила что-то о коктейльных платьях, напоминала о вилке для рыбы, мусолила подзабытые правила этикета — верно, надеялась, что ее дочка будет общаться с миллионерами и звездами кино, однако, вместо званых ужинов, Настя вечерами маялась в плохой комнате в плохом районе города — ни одного миллионера в пределах досягаемости, смешно надеяться, странно рассчитывать, глупо уповать… Через картонные стены было слышно, как сосед-латинос сыто рыгает после пива, как нестерпимо сипит телевизор во время бейсбольного матча, когда «Пингвины» из соседнего штата громят местных «Голубых цыплят».

Денег было мало, хватало только на гамбургеры и картошку. Девушка ела и толстела, мерила талию, вздыхала и опять ела, потом отправлялась на скучные свидания с кагэбэшным Витей, чтобы любовными объятиями развеять грусть-тоску. Но Щугарев, поначалу прилежно выполнявший роль верного пажа и жилетки для плаканья, теперь безадресно пропадал днями напролет. Однажды его вроде бы видели в баре с чернокожей официанткой, молоденькой, но не смазливой. Хотя Насте было все равно (по крайней мере, она усиленно уверяла себя в этом), девушка отправилась посмотреть на мулатку, которая не то от любопытства, не то от бешенства матки связалась с никому не нужным русским стажером, однако похожую на описание подавальщицу в баре так и не обнаружила.

Однажды Щугарев не в службу, а в дружбу попросил девушку об услуге. Надо было съездить в Вашингтон, чтобы встретиться там с кем-то из посольства и забрать отправленную по дипломатическим каналам посылку — ее передал сыну любящий папаша-генерал. Сам Щугарев, по его словам, никак не мог вырваться, — ему предстояла съемка важного «пакета». Пришлось ехать Насте, у которой, как на грех, оказался свободный день.

Встреча с представителем посольства проходила в лучших шпионских традициях. В вокзальной сутолоке человек в темных очках молча вручил Насте небольшую коробку и так же молча удалился. Коробка оказалась легкой — всего-то килограмма два живого веса — и мало походила на съестную передачу.

Девушка покаталась на такси, осматривая город, и вечерним поездом вернулась домой.

Щугарев долго расспрашивал Настю, не было ли на вокзале чего-нибудь подозрительного, не интересовался ли кто содержимым свертка. Услышав, что ничего подобного не было, он успокоился, объяснив свою тревогу тем, что человеку из дипмиссии запрещено оказывать подобные услуги и он страшно рисковал своим положением.

На вопрос, что в посылке, Щугарев небрежно ответил, что так, ничего особенного, — икра и водка, однако ни икры, ни водки не предъявил, заявив, что уже сдал товар в русский магазин за валюту. Пришлось поверить…

А ровно через два дня Щугарев бесследно исчез. Его не было ни в квартире, которую он занимал с мутноглазым тихоней Борчиным, ни на студии. Его не было и в том самом баре, где его не раз видели. Лизка отыскала чернокожую подавальщицу-разлучницу, но мулатка на все вопросы, задаваемые на чистом английском языке, только глупо пялила выпуклые очи и взволнованно трясла высокой, явно силиконовой грудью.

Между тем Щугарев не объявлялся. Практикантам грозила головомойка от надзиравшего за ними посольского товарища, который и под серым гражданским пиджаком сохранял форменную выправку. Несмотря на либеральные времена, стажеры опасались досрочного возвращения к родным пенатам — наказания, грозившего в советские времена несчастным туристам, которые не сумели выявить в своих рядах тайного невозвращенца.

Нервная Лизка, уже присмотревшая себе для брачной эмиграции одного престарелого мальчугана и теперь умело томившая его обрывистыми подходами к своему телу, рыдала вслух, бормоча насчет засранцев, которые другим людям жизнь портят. Ей страшно не хотелось возвращаться на родину, ведь престарелый мальчуган не далее как вчера предложил перевезти ей вещи в свой дом, и вдруг все рушится, летит в тартарары, оборачивается прахом!

— Я знала, знала, — рыдала Лизка, капризно топая ногой на Настю, которая, по ее мнению, одна виновата была в случившемся — хотя бы тем, что не вывела на чистую воду своего ухажера. — Щугарев всегда казался мне таким подозрительным!

Только тогда Настя припомнила частые отлучки своего поклонника и то, что его однажды видели на противоположном конце города с неким странным гражданином средних лет, с которым Щугарев не мог