от которой его удалось отмазать по состоянию здоровья, то уж завод непременно, а ведь на заводе по нынешним временам карьеру не сделаешь.

И уж совершенно непонятно было, каким образом никчемушный бестолковый Бараненок в конце концов все же занял ту самую вожделенную должность, о которой многие грезили, как об обители всех праведных и святая всех святых. Загадка!

Но самое ужасное, что, улизнув из пределов родного города, Сережа Баранов (теперь уже Сергей Николаевич) стал мало того что недосягаем для критики, он еще и опасен стал! Совершенно безвредный на местной чиновничьей должности, он вдруг получил право насылать на область проверки, анализировать их результаты под особым, нелицеприятным углом зрения и, в зависимости от своей воли или неволи, давать разбирательству ход или останавливать его.

И вскоре губернатор задрожал под пристальным взором возлюбивших область инспекций, и Наталья Ильинична обмерла внутренне и побледнела внешне, предвидя для себя неприятные последствия от этих проверок, поскольку анализ расходного бюджета студии однозначно указывал на огрехи директрисы — и на норковую шубу указывал, и на служебную иномарку, и на персонального водителя… И на то указывал, что хотелось скрыть, да вот скрыть было невозможно. Увы!

Каким образом Бараненок занял такое высокое и безопасное место? Мы и сами мало понимаем, как именно. Но догадываемся.

Итак, граждане, умеющие читать между строк и сидеть между двух стульев, угадают причину стремительного возвышения Баранова в некой провинциальной интриге, тайные пружины которой когда-нибудь станут явными, а итоги ее до поры до времени скрыты маскирующей завесой.

По неписаному правилу внебрачных связей жена всегда узнает об измене мужа последней. Вот и Губернаторова Элла, эта святая женщина, в жизни никому не делавшая зла и стряпавшая дивные пироги с капустой, долгое время даже не подозревала о бесстыдной связи своего супруга, которому отчего-то казалось (непростительная наивность для облеченного властью человека), что из очевидной неприкрытости их с Настей официальных отношений следует отсутствие отношений неофициальных. Ему представлялось, будто истинное прелюбодеяние всегда прикрывается тайной и существует лишь под ее покровом. Перейдя в явную фазу, оно или изживает себя, закончившись разрывом, или под напором вынужденных обстоятельств превращается в официально-брачный (официально-скучный) матримониум.

Ничего не зная о «любовнице» своего супруга, Элла ничего не знала и о приписываемых ей абортах, и об их с Земцевых тайных детях, и о ее бриллиантах ничего не знала, и о квартирах, машинах, дачах, и о совместных с ее мужем поездках — не по области, а по тропическим островам — не ведала, и не ведала, слава богу, что ее жалеет весь город и ей сочувствует вся область. И не ведала, что Николай Федотович Баранов, хороший сосед ее матери, тоже по-человечески ее понимает. И поэтому, не желая выносить сор из избы, советует принять меры в духе гласности и демократии — разогнать руководство телевидения, чтобы набрать туда новых, неангажированных людей вместо старых и ангажированных.

Когда же Эллу, наконец, просветили, Губернаторова жена предприняла некоторые действия, вследствие которых Бараненок очутился там, где он в конце концов очутился, то есть на теплом месте, на хорошей должности, а под Натальей Ильиничной явственно зашаталось телевизионное, доселе совершенно незыблемое кресло. Настю временно убрали из эфира как компрометирующую светлое имя губернатора — ее мать решилась на это не по чьему-либо настоянию, а из чувства самосохранения. Слава богу, хоть Андрею Дмитриевичу ничего не грозило, так как его завод считался не областного, а центрального подчинения, а в столице обычно плюют на мелкие провинциальные дрязги. Там свои дрязги имеются, крупного масштаба и несравненно более финансово закрученные…

Но, как говорится, беда не приходит одна… После неприятностей семейных на Земцева свалились неприятности служебные, и произошли они с подачи ранее тишайшего Бараненка: в Москве срочно стряпалось дело о нецелевом расходовании средств. Оттуда уже грозили губернатору отсидкой, что Земцеву по молодости лет и по пылкости горения на рабочем мечте было очень обидно. Впрочем, на такой расстрельной должности ждать благодарности не приходится…

Во время своего последнего эфира Настя, трагически глядя на зрителя сапфировым взглядом, произнесла яростный спич о том, что за правду в нашей стране уничтожают, и за успех тоже, а за радение о народном благе прямо со свету сживают — это аппарат отжившей административно-командной системы сопротивляется, поднимаясь на последний и решительный бой.

И горожане мгновенно поняли: губернатора скоро «свалят», однако никто не знал, что послужило исходным толчком для падения Земцева, ведь в области жизнь протекала тихо и мирно, как всегда, и даже немногим лучше, чем раньше, хотя и не так хорошо, как могла бы быть в принципе. Взять хоть соседний город — там и зарплаты меньше, и заводы стоят, и пенсионеры стонут… А все почему — потому что губернатор у них не орел орлович, сокол соколович вроде нашего демократа Земцева, человека нового времени и новой государственности, а старый плюгавый коммунист, из которого песок сыплется.

На пике борьбы за свое место под солнцем (то есть в эфире) и борьбы за Земцева, который ей это место обеспечивал, Наталья Ильинична ежедневно составляла полемические тексты, прибегая к эзопову языку и смутным безадресным намекам. Настя прилежно озвучивала материны выпады перед камерой, однако всем было ясно: дни Плотниковых на телевидении сочтены, директорский трон Плотниковой-старшей гибельно качается, так же как эфирный трон ее смазливенькой дочери.

Итак, на излете телевизионной карьеры, когда стало очевидно, что должности Наталье Ильиничне не сохранить, когда на замену ей уже готовился некий господин, по молодости лет учившийся во ВГИКе и вот уже лет двадцать заведовавший репертуарной частью местного драмтеатра, и что, когда и если такая замена свершится, Насте останется лишь, выйдя замуж, лично заняться увеличением рождаемости в стране, чтобы ее маме было чем развлечься на старости лет, на их пятидесятилетием опасном сломе, — во имя дочкиного будущего директриса отважилась на отчаянный шаг.

— Михаил Борисович, — обратилась она к губернатору. — Кадры решают все, как известно… Между тем кадров у нас нет!

— Как нет? — удивился Земцев, не понимая, к чему клонит его потенциальная, но так и не случившаяся теша.

— Да, увы… На нашем городском телевидении нет профессиональных, высококлассных кадров, — обескураженно развела руками Наталья Ильинична, подразумевая при этом, что она с дочерью, естественно, не в счет. — Вот я уйду, кто меня заменит? Область останется без телевидения!

— Что ж, надо воспитывать кадры, — вздохнул губернатор.

— Педагогов мирового уровня у нас сроду не бывало, да и теперь нет… Разве только ребят обучить на стороне?

— Ну, значит, нужно учить… Не приглашать же нам работников