столько, сколько она заслуживает.

Если бы она его любила, если бы он ее любил.

Если бы их связь не была обречена на неизбежный конец.

Если бы после этого конца не было так позорно — для нее. в первую очередь.

Если бы эта связь не нуждалась в физическом воплощении. совершенно избыточном и тягостном для Насти, естественном и приятном для ее кавалера, о котором он только и мечтал и которого он только и добивался — как все они. в смысле мужчины, всегда.

Если бы на все ее личные успехи и достижения не стали бы говорить, что они добыты не ее личными достоинствами. а одним, неудобосказуемым местом.

Если бы…

Еще много было всяких «если» и «не»…

Тем временем недоброжелатели неустанно подмечали явные взгляды и тайные вздохи знаменитой в местном масштабе парочки. И даже мысленно выстраивали комбинации. исходя из того, как будет развиваться их роман — по официальному, скандально-разводному пути или по неофициальной, подпольно-скрытной, адюльтерной дорожке.

Между тем губернатор Земцев был многим обязан Наталье Ильиничне. Свою политическую карьеру он начал еще в конце восьмидесятых, безусым студентом, когда возле города начади строить атомную электростанцию. Велось строительство ни шатко ни валко, а к началу девяностых оно и вовсе застопорилось: после Чернобыля народ, объявив войну партийной АЭС. стал глухо роптать против грозившего ядерными неприятностями объекта. То и дело возле бетонно-белых кубиков, разбросанных по изумрудной пойме реки, кучерявились стихийные митинги и взвихривались организованные собрания. О ту пору Земпев числился комсомольским лидером института, полому по велению долга, по движению сердца ему приходилось в этих митингах участвовать и даже время от времени их возглавлять.

Писались какие-то протестные письма, произносились какие-то гневные речи… Митинги подробно освещались местным телевидением, и с подачи Натальи Ильиничны словоохотливый Земпев часто возникал на экране, ловко тасуя правильные фразы, — телегеничный, молодой и вообще душка!

Потом, когда новоизбранному президенту понадобилось назначить на губернаторство лояльного себе человека, в администрации стали перебирать местные кандидатуры. Тут-то и всплыла фамилия Земцева… Вспомнили, что человек он явно демократического толка, после института работал на производстве, почти руководил и даже чем-то отличился, в какой-то спартакиаде, что ли, — и оп-ля! — назначили молодого производственника губернатором, надеясь, что тот будет верен новой власти, потому что всем обязан ей.

Так и вышло. Благодарный Земцев в меру сил и по мере средств строил демократию — не так, как понимал ее из мимоходом прочитанного Маркса и законспектированного с чужих слов Ленина, а вообще без всяких основоположников, по собственному разумению, ведомый случайными обстоятельствами и направляемый случайными людьми…

Таким образом, Наталья Ильинична, можно сказать, собственноручно способствовала политическому успеху своего нынешнего покровителя. Она и теперь кое-чем помогала ему, а Земцев тоже не оставался перед ней в долгу, периодически направляя к своей благодетельнице банкиров, предпринимателей и мелких политиков на выданье. И эти люди платили ей совсем уже другие, совсем не «джинсовые» деньги за ту же самую «джинсу»…

С этих денег директриса отстегивала гонорары рядовым исполнителям своих приказов, чтобы те тоже старались и способствовали, покупала новые «бетакамы», новые монтажные столы, новое японское, с иголочки, оборудование, делала роскошный ремонт на студии, выплачивала премии и так далее…

С ней считались в верхах, ее боялись в низах. Ее власть в городе была абсолютной.

Глава 5

Настало, наконец, время познакомить читателя с Николаем Барановым, многолетним заместителем и другом Андрея Дмитриевича.

Николай Федотович близко сошелся с Плотниковым в конце шестидесятых, когда их, молодых специалистов, отправили на перспективную стройку, абсолютно необходимую государству, но трудно реализуемую по той скудости отпущенных средств, при которой специалистов было — кот наплакал, а фондов и того меньше. В тандеме Плотников-Баранов Николай Федотович, более осторожный и более раздумчивый, стал ведомым, а Андрей Дмитриевич, любивший рубить сплеча, ясное дело, оказался ведущим. Впрочем, соратники были довольны таким распределением ролей: Плотникову было удобно ощущать рядом плечо друга, а Баранову было приятно отсиживаться за надежной спиной товарища. И там, где Плотников недорабатывал, там за него дорабатывал Баранов. Если Плотников оступался, то Баранов поднимал приятеля, если первый из них шел на рожон, то второй этот «рожон» прикрывал с флангов.

Из такой взаимной тактики однозначно следовала и заместительская должность Баранова, и его следование по карьерной лестнице вслед за товарищем — гуськом, шаг в шаг, ступня в ступню. И когда Плотников стал начальником производственного участка, Баранов стал на этом участке мастером, и, когда Плотникова назначили директором завода, Баранов естественным образом оказался его заместителем. Однако после этого поступательное движение Николая Федотовича по карьерной лестнице застопорилось.

Директор и его верный заместитель дружили семьями. Объединившись в одну родственно-производственную компанию, они часто отдыхали в заводском санатории, и дачные участки у них были рядом, и чаи они гоняли вместе томными июльскими вечерами Как приятно было за общим столом вспоминать забавные случаи и происшествия, некогда бывшие в их совместной жизни, — те мелкие подробности частного и служебного бытования, которые, собственно, и составляют саму жизнь, кропотливо нарастая друг на друге лень за днем, минута за минутой. Они вместе праздновали дни рождения, делали друг другу некрупные, но пенные подарки, и хотя Наталья Ильинична порой ворчала, мол, заладили эти Барановы глупые хрустальные вазы каждый юл дарить, но отнюдь не сердилась на них, А вазы между тем хаотично толпились в серванте, посверкивая огнистыми боками, так и не познав цветов из-за своей многочисленности и, вероятно, тайно мечтая о них.

У Николая Баранова и его жены Веры имелся один-единственный ребенок, сын Сергей, Настин друг детства. Однако для девочки это был вовсе не любимый друг, тот, что понимает тебя с полуслова, которому скажи «а», он подхватит «бе», а друг вынужденный, которою нужно было терпеть, целому что нетерпение Насти было бы осуждено родителями, как с одной, так и с другой стороны. Малолетняя дружба вовсе не переросла в юношескую сердечную дружбу, как то, очевидно, планировали Барановы…

Да и не могло быть никаких чувств между Настей и этим толстым Сережей… Ну разве можно влюбиться в человека, про которого помнишь, как он, сопли на кулак намотав, ревел белугой, когда Настя двинула его ногой в живот, переоценивая амортизирующее действие брюшного жира. И вообще он был ни рыба ни мясо, ни мужчина, ни человек, а всего лишь сын дяди Коли Баранова, Бараненок, как тайно звали