Часто на таких ужинах у нас бывал гость - какой-нибудь знаменитый или выдающийся человек. Много раз я обсуждал температуру мяса или вечернюю прохладу с премьер-министром или епископом. Но сегодня мы ужинали в кругу семьи.

  Приехала прабабушка. Я вскочил и предложил ей руку. Я всегда предлагал ей руку - папа вдолбил мне это в голову - но сегодня видел, что пра-ба действительно нуждается в помощи. Она только что отпраздновала 101-й день рождения и выглядела слабой.

  Но по-прежнему аккуратной. Она была в голубом, насколько я помню, вся в голубом. Голубой кардиган, голубая клетчатая юбка, голубая шляпа. Голубой был ее любимым цветом.

  Она попросила мартини. Несколько мгновений спустя кто-то вручил ей ледяной стакан джина. Я смотрел, как она сделала глоток, умело избегая плавающего сверху лимона, и вдруг решил к ней присоединиться. Я никогда раньше не пил коктейли в присутствии родственников, так что это должно было стать важным событием. Своеобразным бунтом.

  Как оказалось, бунт прошел впустую. Всем было всё равно. Никто не заметил. Никто, кроме пра-ба. Она на мгновение встрепенулась, увидев, как я изображаю взрослого с джин-тоником в руке.

  Я сел рядом с ней. Наш разговор начался как обмен добродушными шутками, а потом постепенно перерос в нечто более глубокое. Возникла связь. Пра-ба действительно говорила со мной в тот вечер, действительно слушала. Я просто поверить в это не мог. Спрашивал себя, что способствовало ее откровенности. Неужели джин? Неужели те четыре дюйма, на которые я вырос с прошлого лета? При шести футах роста теперь я был одним из самых высоких членов семьи. Пра-ба усыхала, и рядом с ней я был очень высоким. Жаль, что я точно не помню, о чем мы говорили. Жалею, что не задавал ей больше вопросов и не записывал ее ответы. Она была Военной Королевой. Она жила в Букингемском дворце, когда с неба сыпались гитлеровские бомбы. (Девять прямых попаданий во дворец). Она была красноречива, как Черчилль. Всем были известны ее знаменитые слова о том, что, как бы ни были плохи дела, она никогда не покинет Англию, и люди любили ее за это. Я любил ее за это. Я любил свою страну, и меня поразило ее великолепное решение объявить о том, что она никогда страну не покинет.

  Конечно, она была печально известна другими своими высказываниями. Она была выходцем из другой эпохи, будучи королевой, она, по мнению некоторых, вела себя неподобающе. Я ничего такого не замечал. Она была моей пра-ба. Она родилась за три года до изобретения самолета, но играла на бонго на своем сотом дне рождения. Сейчас она взяла меня за руку, словно я был рыцарем, вернувшимся домой с войны, в тот вечер она говорила со мной с любовью и юмором, в ту волшебную ночь, с уважением.

  Жаль, что я не расспросил ее о муже, короле Георге VI, который умер молодым. Или о девере, короле Эдуарде VIII, который, по-видимому, был ей отвратителен. Он отказался от короны ради любви. Пра-ба верила в любовь, но ничто не могло быть превыше короны. И, по слухам, она презирала избранницу Эдуарда.

  Жаль, что я не расспросил ее о далеких предках из Глэмиса, вотчины Макбета.

  Она так много видела, так много знала, у нее столь многому можно было поучиться, но я был еще незрел, несмотря на скачок роста, или мне не хватило храбрости, несмотря на джин.

  Но все-таки мне удалось ее рассмешить. Обычно это была папина прерогатива - он умел воздействовать на чувство юмора пра-ба. Он любил ее столь сильно, как только мог бы любить кого-то в этом мире, а может быть, и еще сильней. Помню, он несколько раз оглядывался и был доволен тем, что мне удалось рассмешить самого дорогого для него человека.

  Я рассказал пра-ба о Али Г, персонаже Саши Барона Коэна. Научил ее говорить: «В яблочко!», показал, как щелкать пальцами так же, как Саша. Она не могла понять, просто не представляла, о чем речь, но так веселилась, пытаясь щелкнуть пальцами и произнося слова. Каждый раз, произнося: «В яблочко!», она взвизгивала, и все улыбались. Это щекотало мне нервы, волновало меня. Благодаря этому я ощущал себя... частью целого.

  Это была моя семья, в которой я, хотя бы на один вечер, играл заметную роль.

  И на этот раз это была не роль Хулигана.

  30.

  Несколько недель спустя, вернувшись в Итон, я прошел через голубые двери, почти столь же голубые, как один из килтов пра-ба. Я подумал, что ей бы эти двери понравились.

  Это были двери телевизионной комнаты, одного из моих святилищ.

  Почти каждый день, сразу после ланча, мы с друзьями шли в телевизионноую комнату посмотреть несколько серий «Соседей» или, возможно, сериал «Домой и в путь», прежде чем отправиться на спортивную площадку. Но в этот сентябрський день 2001 года в телевизионной комнате было очень много людей, и смотрели они не «Соседей».

  Они смотрели новости.

  И новости были ужасные.

  Горящие здания?

  - Что за..., где это?

  - В Нью-Йорке.

  Я пытался рассмотреть экран через спины мальчиков, столпившихся в комнате. Спросил мальчика, стоявшего справа от меня, что происходит.

  Он ответил, что на Америку напали.

  Террористы направили самолеты в башни-близнецы Нью-Йорка.

  Люди...прыгали. С верхних этажей здания высотой в пятьсот метров.

  Мальчиков собиралось всё больше, они стояли вокруг, кусали губы и ногти, дергали себя за уши. Застыв в тишине, в мальчишеском смущении мы смотрели, как единственный мир, который мы знаем, исчезает в клубах ядовитого дыма.

  - Третья мировая война, - пробормотал кто-то.

  Кто-то подпер дверь, чтобы она оставалась открытой. Поток мальчиков продолжал прибывать.

  Стояла гробовая тишина.

  Столько хаоса, столько боли.

  Что можно сделать? Что мы можем сделать?

  Что нам предстоит сделать?

  Через несколько дней мне исполнилось семнадцать.

  31.

  Часто, проснувшись утром, я говорил себе:

- Может быть, сегодня - именно тот день.

  За завтраком я говорил себе:

- Может быть, сегодня утром она вернется.

  После ланча я говорил себе:

- Может быть, она вернется сегодня днем.

  В конце концов, прошло уже четыре года. Конечно, она уже наладила свою жизнь, создала для себя новую жизнь и личность. Может быть, наконец-то, сегодня она появится, устроит пресс-конференцию, это станет потрясением для мира. Ответив на вопросы громко кричащих удивленных репортеров, она скажет в микрофон: «Уильям! Гарри! Если вы меня слышите, придите ко мне!».

  Ночью мне снились сны со множеством подробностей. По сути они были