Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда поблизости не было других мальчиков, не было общих врагов, мы с Уиллом начинали воевать друг с другом.
Чаще всего это происходило на заднем сидении, когда папа нас куда-то вез. Например, в загородный дом. Или к водоему с лососями. Однажды в Шотландии, по дороге к реке Спей, мы устроили потасовку, которая вскоре переросла в настоящую битву, катались по сиденью и обменивались тумаками.
Папа свернул на обочину и гаркнул на Уилла, чтобы тот убирался из машины.
- Я? Почему я?
Папа не видел необходимости объяснять.
- Прочь.
Уилл обернулся ко мне, он был разъярен. У него было чувство, что я легко отделался. Он вышел из машины и поплелся ко второй машине, в которой ехали телохранители, пристегнулся. (После маминого исчезновения мы всегда пристегивались). Охранники выехали раньше.
Я то и дело поглядывал в заднее окно.
Сейчас я понимал, что позади нас едет будущий король Англии, замышляющий план мести.
27.
В первый раз, когда я кого-то убил, Тигги сказала: «Отличная работа, дорогуша!».
Она вонзила длинные тонкие пальцы в тушку кролика, под раскуроченный мех, выдавила солидную порцию крови и нежно размазала ее по поему лбу, потом - по щекам и носу.
- Теперь, - гортанным голосом произнесла она, - ты помазан кровью.
Помазание кровью - вековая традиция. Знак уважения к жертве, знак единения убийцы и жертвы. Кроме того, помазание кровью знаменовало переход от отрочества к...нет, не зрелости. Это не то. Но где-то близко.
Так что, несмотря на отсутствие волос на торсе и жизнерадостный голос, после помазания кровью я начал считать себя полноценным охотником. Но накануне моего пятнадцатилетия мне сообщили, что я должен пройти настоящую охотничью инициацию.
Марал.
Это произошло в Балморале. Раннее утро, туман на холмах и в лощинах. Моему проводнику Сэнди было тясячу лет. Выглядел он так, словно охотился еще на мастодонтов. «Настоящий олдскул» - вот как мы с Уиллом характеризовали его и подобных ему джентльменов. Сэнди разговаривал олдскульно, пах олдскульно, и, конечно же, олдскульно одевался. Выцветший камуфляж поверх потрепанного зеленого свитера, брюки «гольф» из балморалского твида, носки в катышках, ортопедические ботинки из гортекса. На голове красовалась классическая кепка втрое старще меня, коричневая от вековых наслоений пота.
Я всё утро крался вслед за ним по болотам и вересковым пустошам. Впереди появился мой олень. Медленно подбираясь к нему всё ближе, мы, наконец, остановились и начали наблюдать, как олень жует сухую траву. Сэнди убедился, что мы по-прежнему стоим с подветренной стороны.
Он указал на меня, потом - на мое ружье. Время пришло.
Отошел назад, освобождая для меня место.
Поднял бинокль. Я услышал его дребезжащий голос, медленно прицелился и нажал на спусковой крючок. Резкий громовой треск. Потом - тишина.
Мы стояли неподвижно, потом пошли вперед. Когда мы подошли к оленю, я успокоился. Его глаза уже были затуманены. Волнуешься, что нанес лишь поверхностную рану, и бедное животное будет вынуждено скрыться в лесу, будет мучиться там в одиночестве много часов. Глаза оленя мутнели всё больше, Сэнди встал на колени, достал свой блестящий нож, сделал надрез на коже и полоснул по животу. Потом кивнул мне, чтобы я тоже встал на колени. Я так и сделал.
Я думал, что мы собираемся молиться.
Сэнди цыкнул на меня:
- Ближе!
Я подполз на коленях ближе, достаточно близко для того, чтобы почувствовать запах подмышек Сэнди. Он ласково положил руку мне на шею, теперь я подумал, что он собирается меня обнять, поздравить: «Молодец, парень». Вместо этого он толкнул мою голову на тушу.
Я попытался вырваться, но Сэнди продолжал меня толкать. Меня шокировала его безумная сила. И адский запах. Мой желудок изверг сегодняшний завтрак. «Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо, чтобы меня стошнило в тушу оленя». Минуту спустя я уже не чувствовал никаких запахов, потому что не мог дышать. Мой нос и рот были полны крови, кишок и глубоко печальной теплоты.
Ну вот, подумал я, это и есть смерть. Окончательное помазание кровью.
Теперь я это себе представляю.
Я обмяк. Всем пока.
Сэнди меня оттащил.
Мои легкие наполнились свежим утренним воздухом. Я начал вытирать лицо, с которого текла кровь, но Сэнди схватил меня за руку.
- Нет, парень, не надо.
- Что?
- Пусть высохнет, парень! Пусть высохнет!
Мы связались по рации с военными в долине. К нам отправили лошадей. В ожидании мы взялись за роботу - осуществили полную гралохацию оленя (это древнешотландское слово, означающее эвисцерирование). Мы удалили желудок, ненужные куски разбросали по холму для ястребов и канюков, вырезали печень и сердце, отрезали пенис, осторожно, чтобы не повредить жилу, которая зальет вас мочой - этот смрад не отмыть и в десяти хайлендских ваннах.
Прибыли лошади. Мы погрузили выпотрошенного оленя на белого жеребца, громко стучавшего копытами, и плечом к плечу пошли в замок.
Когда мое лицо высохло и желудок вернулся в норму, я непомерно возгордился собой. Я хорошо справился с оленем, так, как меня учили. Один выстрел, прямо в сердце. Мгновенное убийство не только безболезненно - оно еще и сохраняет мясо. Если бы я только ранил его, или если бы позволил ему нас заметить, его сердце бешено заколотилось бы, кровь наполнилась бы адреналином, его стейки и филе стали бы непригодны в пищу. В крови на моем лице не было адреналина - благодаря моей меткости.
Кроме того, я принес пользу Природе. Регулируя количество оленей, вы спасаете их популяцию в целом, благодаря этому им хватит еды зимой.
И наконец, я принес пользу сообществу. Большой олень в кладовой - много хорошего мяса для тех, кто живет в окрестностях Балморала.
Мне прививали эти добродетели с младых ногтей, но теперь я пережил их на практике, и чувствовал их на своем лице. Я не был религиозен, но эта «кровь на лице» означала для меня крещение. Папа был глубоко религиозен, он каждый вечер молился, но в это мгновение я тоже почувствовал, что Бог - рядом. Папа говорил: «Если любишь Природу, обязательно поймешь, когда нужно оставить ее в покое, а когда нужно ею управлять, управление значит отбраковку, а отбраковка значит убийство. Всё это - своего рода религиозный обряд».
В кладовой мы с Сэнди сняли одежду и проверили друг друга, нет ли у нас клещей. Маралы в этих лесах были к ним привычны, а если клещ запрыгнет на твою ногу и заберется глубоко под кожу, может добраться даже до яичек. Одного беднягу-лесника