Хнык вытянул из петлицы гвоздику и нервно понюхал.

– Позвольте, я скажу в лоб, как старый солдат?

Даф хихикнула. Едва ли у мрака существовал слуга, похожий настарого солдата меньше Хныка.

– Ну говори! – разрешил Меф.

– Вы меня за это не убьете?

– Посмотрим.

– Вы плохо выглядите, молодой господин! Совсем скверно.Вы похожи на суккуба, который никем не притворяется.

– Спасибо, – поблагодарил Меф.

Хныка отбросило на полшага.

– На вас дарх, молодой хозяин! Дарх, который васмучит, – сказал он страдальчески.

– А я и не знал! – сказал Меф.

– Вашему дарху нужен эйдос, не так ли? Я могу достатьдля него отличный эйдос. Ей-ей, могу! Никто и не узнает, что его добыл я, а невы!.. Вам не придется ничего предпринимать, просто принять подарок.

– А отчет? – спросил Меф.

Хнык многозначительно улыбнулся, намекая, что отчет делотретье, если не пятое.

– А тебе какая выгода? – не понял Меф.

Хнык понюхал цветочек.

– О! Всякому лестно оказать услугу будущему наследникумрака! – сказал он.

Даф наклонилась вперед так резко, что Депресняк, неудержавшись, спрыгнул с ее плеча. Недовольно вскинул морду и мяукнул со звукомоткрывшихся железных ворот.

– Убирайся отсюда! – крикнула она Хныку. –Ну!!!

Хнык испугался. Он сделал робкую попытку чмокнуть Мефа вколено, но тотчас получил коленом по зубам.

– Извиняюсь! Рефлекс! – сказал Меф.

– Ничего-ничего… Бывает… – сказал Хнык, ничуть необидевшись, и удалился своей обычной шарнирной походкой.

Он шел по бульвару, вскидывая ноги, как ревматическийбалерун, а прохожие оглядывались на него вдвое чаще, чем прежде на темноволосуюдевушку. В том и свойство суккуба, что каждый видит в нем того, кого хочетувидеть. Женщина – мужчину своей мечты, мужчина – женщину своей жизни, а старик– свою первую любовь. Иногда случается, что вследствие рокового заблуждения насуккуба бросаются сразу несколько человек и из ревности разрывают его в клочья,после заставляя долго и мучительно заштопываться.

– Чего ты на него набросилась? Я бы отказался, –сказал Меф.

– Знаю, что отказался бы. Но ведь согласись: на миг егопредложение показалось тебе соблазнительным.

– На миг – да, – вздохнув, признал Меф.

– Теперь-то уж Россия точно должна возродиться!

– Кому это она должна?

– А так. Все, кто хотел, уже давно все растащили.Остались только алкаши да праведники. На тех и других можно положиться.

«Диалоги света и мрака»

Рабочий день обычного человека имеет начало и конец. Негр насахарных плантациях Ямайки трудится двенадцать часов в сутки. Ребенок вспецшколе – четырнадцать. Даже самый загнанный сотрудник офиса, переведенный сповышением на новое место, редко вкалывает больше шестнадцати часов. Оставшиесявосемь он изредка тратит на сон или хотя бы на дорогу. Только рабочий денькомиссионера не имеет ни начала, ни конца.

Комиссионер не спит ночью и бодрствует днем. Если глаза егоиногда смыкаются, то лишь когда казаться спящим ему выгодно. Нет ни выходных,ни праздников, ни отгулов. Если же кто-то рвется возмутиться, то сотнимиллиардов новых комиссионеров, выстроившихся у ворот Тартара, трясутся отнетерпения заменить его и прорваться во Внешний Мир.

Но ближе к телу, как говорит Улита. Лучший комиссионер мракаТухломон в тот день проснулся спустя 0,0002 сек. после того, как заснул.Заснул же он, собственно, по той единственной причине, что втайне мнил себявыше других и окончательно охамел. Проснувшись, Тухломон на всякий случайогляделся, проверяя, не успел ли кто настрочить на него донос. Всякое бывает,когда позволишь себе расслабиться.

«Ну что, съели, сволочи?» – подумал Тухломон, адресуя эту мысльлюбимым коллегам, и выбрался из поручня в метрополитене, где ночевал,превратившись в пластилинового червя. Спустя минуту он пробирался сквозь толпуна станции метро «Белорусская», галантно извиваясь, чтобы ни на кого неналететь, и то и дело повторяя: «Извините меня, граждане, будьте такиедобренькие!»

Его наметанный глаз за минуту различил в толпе шесть-семьсуккубов, вышедших, как и он, на охоту. Два суккуба уже были с добычей. Один воблике смазливой студентки юрфака перехватил худенького паренька в слишкомпросторной майке. На майке с демонстративным вызовом значилось: «Я царьуродов». Хуже было то, что именно так парень себя и ощущал.

Другой суккуб в теле плечистого брюнета, которое он слизал срекламной вклейки модного журнала, перехватил отчаявшуюся дамочку с одинокимиглазами.

У Тухломона всегда вызывало зависть, с какой чуткойизбирательностью суккубы обнаруживали в толпе неуверенных, ослабленных илипавших духом людей. Должно быть, от них исходил запах больного зверя, илимноголетний опыт суккубов подсказал им, что это самая легкая добыча.

Метод действия суккубов был прост и отработан. Одниммгновенным, отточенным до автоматизма движением они набрасывали на шею бедолагеудавку страстей, растравливали рану и вселяли стойкую иллюзию, что вот оно,долгожданное счастье, – почти в руках. Человек метался на незримомповодке, выбивался из сил и, как овечка, послушно шел на заклание.

На взгляд Тухломона, суккубам не хватало блеска. В них малобыло глубинной комиссионерской подлости и злобы, одна поверхностная юркаяхитрость и способность мгновенно приспосабливаться к собеседнику, принимаятребуемую форму и даже слова говоря правильные и уместные, которые жертва отних ожидала. Эмоционально суккубы были как одна большая радостная уличнаясобака, которая с одинаковым восторгом подбегает ко всем, лает, виляет хвостом,пытается лизнуть в нос, но ничуть не обижается, когда ей дают по морде. Сдругой стороны, обманываться не стоит. Если присмотреться, обнаружится, чтособака эта лижет кого попало, с наслаждением роется в мусоре и, быть может,четверть часа назад таскала в пасти дохлую кошку.

Заметив Тухломона, суккуб едва не зашипел и, как хорек,охраняющий добычу, показал мелкие белые зубы. Возможно, Тухломон прошел бымимо, однако такая демонстративная наглость ему не понравилась. Он протолкалсяк суккубу и громко, чтобы слышала его спутница, произнес:

– Привет, Колян! Ну, как жена, дети? Младший-то в школупошел?

– М-м-м-м… Вы ошиблись! – с ненавистью промычалсуккуб.