Они с Билли расстались на плохой ноте, наговорив друг другу обидных слов. Рэйчел обвинила его в эгоизме, так как тот солгал про возраст, чтобы его взяли в армию.

— Ты, кажется, совсем не думаешь, как ранят твои поступки близких! В прошлую войну я считала, что потеряла твоего отца, теперь твой брат на фронте. По-твоему, мне мало тревог?

— Я так поступил, потому что это мой долг, мама. На этом разговор окончен. Жаль, что тебя это огорчает, но я должен поступить по совести.

— Что ж, я не собираюсь сидеть здесь и терпеть, пока ты расхаживаешь в новенькой форме, красуешься перед девчонками и изображаешь героя! Отныне я запрещаю упоминать твое имя в этом доме; в увольнительную можешь не приезжать. Если я смогу о тебе забыть, мне больше не придется волноваться, в безопасности ли ты, или в беде, жив или мертв!

Разумеется, она сказала это сгоряча. Рэйчел часто говорила, не подумав. Стоило Билли уехать из дома на мысе Полумесяц, как она сразу пожалела о своих словах, но было уже поздно. Недели и месяцы прошли без новостей; Рэйчел стала надеяться, что постепенно трещина затянется, но, как выяснилось, времени на это не осталось. Подтверждением тому стала телеграмма из военного ведомства. Сонни скрывал свое горе, насколько мог. Рэйчел же своих чувств не прятала.

Разлад между Рэйчел и Билли затронул и остальных членов семьи. Хуже всего пришлось сестрам Билли. Старшая, Фрэнсис, перенесла семейную драму лучше младшей, Элизабет, особенно учитывая, что в последние годы войны у Фрэнсис появился жених — Генри, пилот американской авиации. Но Элизабет, увы, было некому утешить, а ведь из всей семьи их с Билли связывали самые близкие отношения.

Элизабет винила в размолвке мать и воспринимала в штыки любую критику, касающуюся брата. С раннего детства она боготворила Билли. Тот всегда был рядом: играл с ней, учил читать и писать или просто водил на прогулки. Они играли в мяч на пляже; Билли учил ее плавать.

Его смерть, пришедшаяся как раз на подростковые годы Элизабет, стала для девочки опустошающим ударом. Под влиянием трагедии от природы сдержанная Элизабет еще глубже закрылась в раковину и в течение почти трех лет разговаривала с родителями, лишь когда те обращались к ней напрямую, и никогда не инициировала беседу. А даже если отвечала, ее ответы были односложными. Возвращаясь на каникулы из школы-интерната, она запиралась в комнате и читала или решала головоломки. Последнее было ее любимым занятием. Больше всего ей нравились кейворды[12], завоевавшие популярность еще в довоенные годы. Вскоре родители обратили внимание, что Элизабет не только решает кроссворды, но и составляет их сама. Тем временем сердитое молчание, как его называла Рэйчел, не прекращалось, и прогноз Сонни, что Элизабет «перерастет» свою обиду, не оправдался.

В конце 1943 года в отношениях Элизабет с родителями произошел новый поворот. В дом на мысе Полумесяц пришел незнакомец. Он попросил встречи с Рэйчел и Сонни, назвал свое имя и правительственный отдел, где состоял на службе. Сонни проверил документы, подтверждавшие его личность, и спросил, зачем тот явился.

— Я по поводу вашей дочери Элизабет. — Мужчина заметил испуганные и ошарашенные выражения их лиц и поспешил объясниться: — Все в порядке, она не влипла в историю, ничего такого. Вы, наверное, в курсе, что Элизабет составляет кроссворды для местной газеты? — Рэйчел с Сонни удивленно переглянулись. — С поощрения директора школы она участвовала в конкурсе по решению кейвордов, организованном национальной газетой. Мы спонсируем этот проект; у нас есть скрытый мотив — таким образом мы выявляем и тестируем лучших участников. Мы ищем кандидатов с определенным складом ума, навыками решения разнообразных задач и склонностью к нешаблонному мышлению — качествами, которыми обладают люди, которые хорошо справятся с шифровками. Ваша дочь обошла почти всех других участников конкурса. Мы отобрали ее и еще нескольких конкурсантов и хотим предложить им работу в элитном подразделении, чья деятельность во время войны доказала свою эффективность.

Он замолчал, и в возникшей тишине заговорила Рэйчел. Ее голос дрожал от гнева:

— Для нас это большая новость. Дочь ничем с нами не делится, и, даже если вы считаете, что она может пригодиться в вашей работе, позвольте напомнить, что Элизабет еще слишком юна для любой службы. Сперва ей нужно окончить школу, а потом уже думать о карьере.

— Сожалею, что вы ничего об этом не знали, но мы отбирали кандидатов тайно, в этом весь смысл нашей работы. Прошу, поймите, мы никогда не стали бы настаивать на участии в проекте столь юную и талантливую особу, как Элизабет, не будь в этом крайней необходимости. Подчеркну, что работа, которой ей предстоит заниматься, — дело государственной важности, важное для победы в войне. При этом Элизабет будет находиться в безопасном месте в компании таких же талантливых и амбициозных молодых женщин, так что вы можете не тревожиться за ее благополучие.

— И все же я не согласна, — Рэйчел горячо настаивала на своем, но ее непоколебимость дрогнула, когда она услышала следующие слова чиновника:

— Мне жаль, что вы так считаете, миссис Каугилл, и мне не хочется настаивать, но, боюсь, у вас нет выбора. Учитывая характер работы, отказаться сотрудничать нельзя, а последствия такого отказа будут очень серьезны.

Когда Элизабет узнала, что ее отобрали для секретной государственной службы, родителям предстоял еще более нервный разговор, на этот раз с собственной дочерью. Та сообщила, что с радостью согласилась на работу, и добавила кое-что, поразившее Рэйчел своей жестокой откровенностью:

— Я буду счастлива покинуть этот дом. У меня с ним связаны только плохие воспоминания. Я буду заниматься полезным делом, но возьмусь за эту работу не ради победы в войне или Британии. Это все ради Билли.

Через полгода, накануне своего семнадцатилетия Элизабет Каугилл уехала из дома на мысе Полумесяц в неизвестное место «где-то в Англии». С этих пор Сонни и Рэйчел получали от нее лишь ежегодные открытки; любой другой контакт был строго запрещен. Надпись на открытке всегда была одна и та же: «Со мной все хорошо».

У родителей не было возможности убедиться, было ли это так на самом деле, а местонахождение Элизабет по-прежнему оставалось тайным.