на доброй ноте, но я пока не доверял ей. Что-то в этих шоколадных волосах, больших зеленых глазах, сексуальных очках для чтения и россыпи веснушек, которые мне хотелось соединить прямыми линиями, не кричало о платонической дружбе. И, по правде, я не хотел предполагать, что она разбила сердце моему брату и даже не потрудилась появиться у меня дома, чтобы за это извиниться.

Я с грохотом опустил смузи на белый стол.

– Ты мне солгала.

Чарли оторвала взгляд от книги, и ее щеки вспыхнули, когда она меня заметила. Я опустил глаза, чтобы посмотреть, что она читает, и понял, что это «Несовершенства» Терри Маркетти. Мое и без того кислое настроение еще больше ухудшилось.

У Чарли отвисла челюсть.

– Тейт, – хрипло прошептала она.

– Он самый, – я взял покрытую глазурью обертку из пищевой пленки от ее морковного пирога в качестве доказательства и прищурился. – Ты сказала, что Келлан был просто твоим другом. Но он встречался с тобой в День святого Валентина и приносил тебе торт.

Я видел, что такое обвинение стало для нее неожиданностью. Чарли дернулась назад, словно я дал ей пощечину, а ее покрасневшие щеки побледнели. Что бы ни случилось в тот День святого Валентина, она отчетливо это помнила.

И теперь я тоже кое-что вспомнил. Келлан так и не добрался домой той ночью. На следующее утро я нашел его лежащим в собственной блевотине недалеко от территории школы.

Я скомкал пластиковую обертку и подбросил ее в руке, как мячик.

– Время признаться во всем, Чарли.

– Здесь не в чем признаваться, – она раздраженно захлопнула книгу. – Мы всегда тусовались в День святого Валентина. Это был мой день рождения. Ничего особенного.

Я скептически приподнял бровь.

– Ты родилась в День святого Валентина?

Горькая улыбка прорезала ее лицо, как шрам.

– Ты впервые за все это время задал вопрос обо мне. Да, именно так.

С чего бы мне задавать ей личные вопросы? У меня не было к ней ни романтического, ни платонического интереса. Единственное, что нас связывало, – ее дружба с моим покойным братом.

Я внимательно на нее посмотрел.

– Ты не упомянула об этом.

– С чего бы это мне это делать? Как это связано с Келланом?

– Он покончил с собой в День святого Валентина.

– Его сердце не было разбито. Во всяком случае, в романтическом смысле, – она выглядела так, словно собиралась сказать что-то еще, но потом передумала.

Я надел свой невидимый плащ капитана Очевидности и рассказал ей то, что она уже знала.

– Он принес тебе морковный торт на твой день рождения.

– Да, – она поднялась и стала напряженно собирать свои вещи, запихивая их в сумку. – Как я уже сказала, это был мой день рождения.

– Ты трахалась с ним? – вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я смог его остановить. В коктейль-баре было тихо, только мы двое, и в стеклянной витрине я видел отражение парня, который нас обслуживал. Он подавился рогаликом, возмущенный моим бесцеремонным вопросом не меньше Чарли.

Чарли секунду пристально смотрела на меня. Вместо того, чтобы ответить мне словами, она подняла руку и повернула ее в мою сторону, чтобы залепить пощечину.

Я схватил ее за запястье за дюйм до того, как ее ладонь коснулась моей щеки. Что тут скажешь? Убийственные рефлексы. Профессия обязывала.

Я продолжал, склонив голову набок.

– На этот вопрос достаточно односложного ответа, Лотти.

Она вздрогнула, явно не в восторге от этого прозвища. Я не знал, почему назвал ее так, а не Чарли, но это вывело ее из равновесия.

– Откуда тебе известно это прозвище?

– Из ежегодника Келлана за восьмой класс.

Да, я проверил.

И да, я ненавижу себя за то, что признаю это.

– Не называй меня так. Так меня называет сестра, – она отдернула руку. Пламя в ее нефритовых глазах превратилось в пепел. Она снова возненавидела меня и оказалась в хорошей компании, потому что я тоже себя ненавидел. – И нет. Я же сказала тебе: мы не встречались.

– Трахаться и встречаться – это два разных занятия.

Я – живое доказательство.

Она приподняла бровь.

– Тебе интересны подробности моей сексуальной жизни до совершеннолетия?

Туше.

– Он не пришел домой в ту ночь.

Она приоткрыла рот от шока. А рот у нее был великолепный. Ее тело было соблазнительным, округлым и очень близким к совершенству. Меня взбесило, что я это заметил. Чарли слишком молода, слишком сложна, слишком похожа на Келлана, чтобы мне стоило это замечать.

– Правда?

Я прикусил щеку.

– Он спал на улице.

Ее лицо исказилось. В глазах застыли слезы.

– Боже, – она прикрыла рот ладонью. – Келлан, нет.

– Поэтому ты понимаешь, почему я немного не решаюсь поверить тебе на слово. Тем более, тебя совершенно устраивало то, что ты не давала о себе знать и не делилась информацией в течение четырех гребаных лет. Итак, Чарли? Что ты с ним сделала?

Неправильное решение. Я понял это, как только слова вылетели изо рта. Существовал миллион различных способов задать этот вопрос. Что случилось той ночью? Был ли он расстроен? Можешь рассказать, через что он проходил? Но нет, я решил свалить вину на нее.

Я даже не знал, почему. Он был зол на меня, когда уходил. То, что он не вернулся домой в ту ночь, могло быть исключительно моей виной.

Она перекинула сумку через плечо.

– Знаешь, на днях, когда мы разговорились, мне действительно стало жаль тебя. Я думала о тебе после того, как вернулась домой. Хотела знать, как у тебя дела. Мне даже пришлось сдержаться, чтобы не отправить тебе электронное письмо: просто чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Но каждый раз, когда я начинаю испытывать к тебе симпатию, ты доказываешь, что ты такой же бесящий, как сказал Келлан.

С этими словами она толкнула дверь и выбежала на улицу. Дождь стучал по бетону, как пули, падая толстыми белыми полосами. Непроглядная тьма поглотила Чарли, и я не мог разглядеть, повернула она налево или направо.

Я откинулся на спинку стула, в животе у меня от досады заныло. Я стал посасывать бумажную соломинку от смузи, когда справа что-то привлекло мое внимание. Я повернулся – она забыла пальто.

Как бы сильно ни хотелось быть мудаком (а я правда, искренне хотел причинить ей боль по неизвестной мне причине), я не мог допустить, чтобы на моей совести оказалась пневмония. Я схватил пальто и выбежал из закусочной, оставив недопитый смузи. Огляделся, но увидел лишь завесы дождя. Я побежал под дождем и промок за считанные секунды.

Улицы опустели, но я заметил фигуру, бегущую к метро. Я последовал за ней.

– Чарли!

Она не остановилась, но я знал, что это была она. Чарли была неважной бегуньей, и я уже почти ее догнал. Она вздрогнула, когда я выкрикнул ее имя.

– Черт возьми, Чарли. Остановись.

Дождь стучал сильнее, утяжеляя ее шаг. А еще ей явно не шло на руку, что в старших классах я был звездой команды легкоатлетов.

Она повернула за угол. Я ухватил ее за свитер и рывком прижал к груди, развернув к себе. Я не обнимал ее, чтобы утешить, а заключил в объятия, потому как не хотел, чтобы она бросилась на улицу и попала под машину, пытаясь избежать встречи со мной.

А еще обнял ее, потому что устал бежать.

За Келланом.

За нормальной жизнью.

Устал бежать, теряя время, счастье и надежду.

Бежать от самого себя.

Я обхватил ладонями ее затылок и притянул к себе. Ее рыдания расходились волнами по всему телу, а плечи вздрагивали с каждым криком, который срывался с ее губ. Ее горячие слезы смешались с холодным дождем на моем плече, и прилипшая к телу одежда склеила нас вместе. Ее пальто еще свисало с моих пальцев и касалось земли.

Не знаю, сколько мы простояли под дождем. Обычно я хорошо чувствовал время, но сейчас был слишком не в себе, чтобы осознавать, минута прошла или час. Чарли рыдала в моих объятиях, и я прекрасно понимал, что ублюдок, заставивший ее плакать, – это я.

Она была права. Я ничего не спрашивал о ней самой, хотя, по всей вероятности, Чарли и Келлана свел вместе тот факт, что они оба застряли в подростковом аду и составляли друг другу компанию.

– Я просто хотела, чтобы он был счастлив, – от ее слов сердце обливалось кровью. – Клянусь, я пыталась.

Я обхватил пальцами ее затылок, но не сказал ни слова. После смерти Келлана я пытался смириться с этим. Я и не намеревался становиться таким озлобленным куском дерьма. Группы поддержки меня