совершив колоссальную ошибку. Даже представить себе не могу, что чувствовал Тейт, просыпаясь каждое утро.

– Знаешь, это я написала письмо директору Бруксу. О Келлане, – крикнула я вслед, зная, чем только что рискнула. Зная, что если он призадумается, то поймет истинное значение этих слов, и моя ложь по поводу того, что Келлан никогда не рассказывал мне о своих планах, рассеется, как пыль.

Тейт остановился посреди шумного кафе. Огни Манхэттена в окнах освещали его худощавую фигуру. Он выглядел как падший ангел, что было полным безумием, потому что Тейт был крутым доктором, а я – простым помощником агента. Он мог бы найти множество других женщин, желающих его спасти.

По-прежнему стоя ко мне спиной, он спросил:

– Какой твой любимый напиток, Чарли?

– Чарли? – сердце подпрыгнуло к горлу, почти готовое с глухим стуком упасть на пол, отрастить маленькие ножки и побежать к нему.

– Шарлотта слишком официально для тебя, – он все еще стоял ко мне спиной.

– Правда?

Он кивнул.

Мне понравилось.

Чарли.

– «Бад Лайт». Келлан обычно крал твою заначку и делился ею со мной.

Тейт повернул голову, еле сдерживая одну из своих улыбок «обрушь-звезды-и-нависни-над-луной», которые явно скрывал невозмутимым выражением лица.

– Я знал. Поэтому всегда покупал с запасом. О, и он бы надрал тебе задницу за то, что ты его заложила, Чарли.

Глава двадцать первая

= Шарлотта =

Мы направились в бар, мимо которого я проходила каждый день по дороге на работу, но никогда его не посещала. Несмотря на ровные отношения с коллегами, я не была большим любителем общения. Как и не была большой поклонницей пива. Но ради брата Келлана я взяла бутылку «Бад Лайт», когда мы уселись на два высоких табурета.

The Cut That Always Bleeds Конана Грея отбивал ритм от желтых неоновых стен. Я будто очутилась в подводной лодке и, если бы не успокаивающая сила серых глаз Тейта, ощущала бы замкнутость пространства. Он потягивал «Ржавый гвоздь», огромной ладонью сгибая подставку. Его руки очень меня отвлекали, поэтому я уставилась на деревянную стойку.

– У меня были подозрения, – я пыталась облегчить себе путь к истине. – По поводу того, что Келлан помышлял о самоубийстве. Но стоило мне поднять эту тему, он воспринимал, будто я его критикую, и останавливал меня. Не помогало и то, что со временем мы менялись по-разному. Я смирилась со своими переживаниями – ну, вроде как, – а у него их становилось больше. Потому-то я и обратилась к директору Брукс.

– Ты разговаривала с ней?

– Нет, написала письмо на четырех страницах. Но подписала своим именем и сообщила, что готова поговорить с ней, когда она будет готова. Но так и не получила ответа.

Тейт откинул голову назад и, одним глотком допив коктейль, со стуком поставил стакан.

– Она заглянула после случившегося. Произнесла какую-то дурацкую речь о том, как она поощряла учеников обращаться к психотерапевту и открыто говорить о своих чувствах. Сказала, что в Сент-Поле в распоряжении студентов всегда было два консультанта.

– Она знала, – пробормотала я. По крайней мере, она, должно быть, поговорила с Келланом, потому что он узнал, что я донесла на него, и заблокировал мой номер.

– Если только она читала письмо.

– Как можно не прочитать личное письмо? По-моему, это слишком заманчиво.

Тейт пожал плечами.

– Не для всех.

Я поверила ему.

Я верила, что он ничем и никем не интересуется. Своей неприкасаемостью он напоминал человека, который когда-то любил и потерял, но не собирался совершать одну и ту же ошибку дважды.

Я выгнула бровь.

– Значит, если бы ты обнаружил неотправленные письма Келлана, то не стал бы их читать, зная, что он этого не хочет?

Тейт сходу ответил:

– Я бы не стал.

– Даже если бы они были о тебе?

– Особенно, если бы они были обо мне.

Я прикусила нижнюю губу.

– Ты странный.

– А ты тянешь время. Расскажи мне больше о Келлане.

Я удовлетворила его требование.

Призналась, что это именно я каждый День святого Валентина ходила на могилу Келлана и оставляла там розы. Тейта всегда интересовало, кто это делал. Он тоже рассказал мне то, чего я не знала.

Например, Келлан был прекрасным спортсменом и в детстве пользовался некоторой популярностью, о чем я подозревала. Член команды по плаванию и звезда легкой атлетики. Затем случилась очень постыдная смерть его матери, которая наделала много шумихи.

С этого момента дети насмехались над ним из-за его испорченной семьи. Их родители запрещали с ним играть, а после смерти матери Келлана некому было отвезти к друзьям после школы. Его отец торчал в своей комнате, писал или развлекался, а брат изучал в Гарварде медицину.

Тейт рос с нормальной матерью, которая разбежалась с Терри Маркетти еще до рождения сына. Она привила ему все нормальное, что было в мире, а вот Келлан угодил в эпицентр урагана из проблемной модели, замученного творца и их публичной истории любви.

Тейт рассказал, что у Келлана были те же проблемы с психоактивными веществами, что и у Терри. Он равнялся на своего отца и пытался подражать ему во всем. Даже в дурных привычках. Мы обменивались воспоминаниями бог знает сколько времени, пока внезапно, после третьей рюмки, не замолчали.

Тейт уставился на стойку.

Я уставилась на него.

– У меня завтра дела с утра пораньше, – он зажал кредитную карточку между указательным и средним пальцами и протянул ее бармену.

Я порылась в сумке, чтобы тоже достать свою, но он накрыл мою руку ладонью. По рукам побежали мурашки, и я резко втянула воздух.

Он отпустил меня.

– Не трать деньги.

Бармен вернула ему карточку с чеком, а еще с салфеткой с ее номером телефона. Я внимательно наблюдала, как Тейт оставил ей тридцать процентов чаевых и скомкал салфетку в руке, когда она отвернулась.

Мы вывалились на улицу. Я обхватила себя руками, но не из-за холода.

Тейт начал ловить такси.

– Я поймаю тебе машину.

Бегло взглянув на телефон, я увидела, что уже половина двенадцатого, и в двадцать два года с куда большей опаской отнеслась к идее прогуляться в полночь по улицам Нью-Йорка, чем в подростком возрасте.

Мы действительно провели вместе пять с половиной часов?

Такси, застрявшее на красном свете, замигало нам, показывая, что сейчас подъедет. Мы одновременно повернулись друг к другу.

– Спасибо, что делаешь это, – он машинально сжал мою руку. Точно так же, как брал ту женщину.

Тейт делал все так бесцеремонно, что я задалась вопросом, способен ли он проявлять хоть какие-то чувства, не связанные с Келланом.

– Конечно. Я бы оставила тебе свой номер на случай, если ты захочешь еще поговорить о Келлане, но, насколько заметила, ты не силен в цифрах, – я имела в виду бариста и бармена с сегодняшнего вечера.

– Остроумно.

Я постучала по виску, не обращая внимания на слабую боль в груди.

– Оружие массового уничтожения.

– Держи это оружие запертым и в безопасности, – он поднял руку и потер большим пальцем мой лоб. В его глазах не отражалось ни одной эмоции. – Прощай, Чарли.

– Прощай, Тейт.

Машина остановилась у обочины. Я села в нее, а Тейт сунул деньги в руку водителю, забрал у него визитку и пообещал перезвонить, чтобы убедиться, что я благополучно добралась домой.

Я достала последний пенни Келлана и покатала его в пальцах, когда Тейт исчез в дверях бара, из которого мы только что вышли.

Зачем он снова туда вошел?

Чтобы договориться с той барменшей, дурочка.

Я не должна ревновать.

Не должна.

Но я ревновала.

Глава двадцать вторая

= Шарлотта =

Вернувшись домой, я нашла у двери украшенную оберточной бумагой коробку и записку. Записка свисала с посылки, покрытая черными отпечатками пальцев. В отличие от Тейта, я не могла удержаться от чтения личных документов, особенно когда они были на виду.

Я отперла дверь с коробкой в руках. В записке говорилось:

«Лия, могу я пригласить тебя куда-нибудь в эти выходные? Хочу показать тебе кое-что особенное. – Джона».

Сунув коробку под мышку, я направилась в спальню Лии и постучалась в ее дверь. Свет из щели под дверью подсказал, что она еще не спит. Я всегда осторожно к ней приближалась. Как будто могла неосторожным словом или жестом ее воспламенить.

– Лия, – я прочистила горло, презирая себя за то, как неестественно чувствовала себя рядом с родной сестрой. – Открой дверь.

Дверь открылась в ту же