подумал, что это, возможно, моча – вполне понятно, если учесть странный запах, – и решил, что кому-то приспичило, и он не успел дойти до уборной, либо сделал это намеренно. Об этом сообщили Мастеру королевских работ, кого-то отправили пожаловаться Дамиану, и казус устранили, хотя для этого потребовалось несколько дней, и некоторые тогда отметили, что королевский архивариус не спешил отреагировать на этот весьма тревожный инцидент[117].

Когда на стол подали соленую свинину, Бриоланья отведала немного – ей же нездоровилось; возможно, жена Дамиана Жуана тоже чувствовала себя неважно, поэтому тоже немного попробовала. Однако Дамиан пребывал явно в веселом настроении, и Бриоланья вспоминала, как он посетовал, что ей придется есть одной, и поэтому поел колбасы, а также свиной лопатки; возможно даже, что он стал есть первым и сказал, что она может присоединиться, хотя муж Бриоланьи утверждал, что Дамиан поступил так только для того, чтобы ей было комфортнее, и, возможно, у него имелось разрешение. Если у Дамиана и было какое-то заболевание, освобождавшее его от соблюдения поста, то в тот день оно не проявлялось, и его поведение шокировало Бриоланью, хотя, возможно, и несильно, поскольку ее отец всегда говорил, что Дамиан верит в Бога не больше, чем эта стена, не больше, чем какой-нибудь камень или палка, и вообще он никогда не доверял Дамиану, желавшему отправить своих детей обратно во Фландрию, чтобы они воспитывались там. Должно быть, кто-то сделал замечание или, по крайней мере, поднял бровь, потому что Дамиан ответил сомневающимся: то, что входит в уста, не оскверняет дух, или, возможно: то, что входит в уста, не пачкает душу. Это был не единственный раз, когда он так выразился, и его дочь Катарина считала, что он имел в виду просто размер порции, а не то, что именно вы едите.

Позднее Дамиан утверждал, что услышал эту фразу во время попоек в Лёвенском университете[118], куда отправился учиться после почти десятилетней службы секретарем и посланником в Доме Индии в Антверпене. Среди ученых Лёвена существовала культура пития, и когда они подзуживали друг друга употребить сверх меры – немецкий ритуал, известный как Zutrinken[119], – они подзадоривали собутыльников фразой ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, и ясно (настаивал Дамиан), что эта шутка не оскорбляла авторитет церкви, так как произносившие эти слова являлись католическими теологами. Действительно, чтобы понять такую шутку, требовалось знакомство с богословием, поскольку это евангельские слова Иисуса, а остальная часть стиха ясно говорит, что только то, что исходит из него, то оскверняет человека (Мк., 7:15) – предложение пьющему удержать выпивку внутри и не опозориться, исторгнув все обратно.

Дамиан появился в университете в зрелом возрасте, и, хотя ему так и не удалось добиться того уровня беглости латыни и греческого, которого достигали начинавшие учиться в юности, свою долю алкоголя он выпил; и пусть в Лёвене он впервые сыграл в эту игру на грани святотатства, это определенно был не первый случай, когда из-за выпивки он оказался в двух шагах от ереси. Перед тем как уйти с дипломатической службы, де Гойш активно разъезжал два года по поручениям короны, в основном по тем же северо-восточным районам Европы, что и во время своей первой миссии – снова встречаясь с Иоанном и Олафом Магнусами в Польше, а также посещая Данию и Пруссию и, возможно, некоторые другие места. Сочетание излишеств и полемики во время этих путешествий привело к тому, что Дамиан придумал собственное выражение и называл встреченных им людей философами живота. Как-то во время Великого поста, уезжая из Дании в Польшу, он принял приглашение посетить одного из датских королевских советников в Шлезвиге, и тот, изрядно напившись, послал за потиром[120], ранее использовавшимся для мессы, наполнил его белым вином для очередного тоста и сказал Дамиану, что его предков долгое время дурачили, заставляя верить в то, что такие вещи священны. Какой бы разгоряченной ни была в тот момент голова португальца, он не сомневался, что это действительно оскорбление Церкви. Впоследствии он утверждал, что умолял этого человека прекратить богохульство, но это только распалило хозяина, и, поставив перед Дамианом великолепную хмельную чашу, советник поднял руки в насмешку над освящением[121] и призвал господа совершить чудо и превратить белое вино в кровь. Когда Дамиан отказался пить, хозяин назвал его суеверным, и, похоже, вечеринка расстроилась; позже Дамиан заявит: если это не все, что произошло, то пусть огонь сойдет с неба и поглотит меня[122].

Несмотря на всю атмосферу дружелюбия, и де Гойш, и датский советник понимали, что речь идет о смертельно серьезном деле: Дамиану предлагают перейти на другую сторону в битве, которая бушует по всей Европе. В центре теологических дебатов Реформации стоял вопрос, какую роль играют физические действия человека для его спасения. Реформаторы склонялись к убеждению, что соблюдение всех мелких требований религиозной жизни – ничто по сравнению с простой и абсолютной покорностью воле Божьей – верой. Хотя разногласия возникали во многих областях, пожалуй, ни одна из них не была так прочно связана с повседневной жизнью, как питание: должны ли христиане обращать внимание на церковные запреты употреблять определенные продукты в постные дни или же эти правила противоречат духу христианства и имеют слабое отношение к Богу? Ко времени Реформации в христианской Европе сложился замысловатый календарь рациона, регулировавший процесс пищеварения: в течение 40 дней Великого поста запрещались мясо и молочные продукты; кроме того, их нельзя было есть по пятницам, субботам и в некоторые другие дни, разбросанные по всему году. Эти правила оказали глубокое влияние на все культуры – от изобретения заменителей (например, молока и сыра из миндаля, которые обрели популярность во Фландрии) до развития сельскохозяйственной и рыболовной отраслей. Протестантская Англия не решилась запретить католические рыбные дни, опасаясь, что рухнет рыбный промысел, а вместе с ним исчезнут корабли и моряки, которых можно забрать на службу во время войны. В результате государство просто решило продолжать традицию, но отрицать ее религиозный смысл, предложив англичанам покупать рыбу для телесного, а не для душевного здоровья народа.

Битва за законы рациона достигла драматического крещендо в швейцарском городе Базель в 1522 году – в инциденте, который начался как стычка из-за еды, а закончился угрозой для карьеры самого известного человека в Европе. Некий врач, вдохновленный атмосферой бунта, захлестнувшего Европу, решил устроить грандиозный пир во время Великого поста, предложив своим гостям есть свинину и выбрасывать яичную скорлупу из окна в знак насмешки над невежественными горожанами, упорствующими в своих глупых суевериях. Городские власти не одобрили такое поведение и строго наказали врача за дерзость. В