Минерва вскинула бровь и обнажила в улыбке слишком многоостроконечных зубов.

— Судороги… Аутизм…

Я кивнула. Все это относилось ко мне, более или менее. Но,черт побери, она-то кто?

MOC

Ее полностью открытое лицо сияло так ярко, что я буквальнотаял.

До этого момента на ней были очки от солнца — чистоепозерство, так мне казалось. Но теперь я понимал, что она должна носить их —чтобы защищать не себя, а нас, чтобы мы не видели ее глаз.

Хотя красавицей ее не назовешь, это было что-то в тысячу разболее жуткое, что-то, терзавшее меня просто невероятно. Я уже слышал это вмузыке, почувствовал в том, как она вывернула нас, заставив следовать засобой, — вся группа была поглощена, подавлена ее магнетизмом или как тутлучше выразиться. «Харизма» — слишком мелкое слово для обозначения этого.Что-то доминирующее, что-то бездонное.

Внезапно это стала ее группа, не моя и не Перл. И, точно также внезапно, я ничего не имел против.

Минерва снова надела очки от солнца.

Я подобрал с пола ее блокнот. То, что покрывало открытыестраницы, письменным текстом не являлось; скорее это походило на лентудетектора лжи или одного из тех механизмов, которые регистрируют землетрясения.Неровные черные строчки выстраивались в непостижимые столбцы, забрызганныекаплями воды. Некоторые пятна были ржаво-коричневые, словно запекшаяся кровь.

Я протянул ей блокнот, но Минерва все еще смотрела на АлануРей — свирепо смотрела, ее взгляд казался угрожающим даже сквозь темные очки. Яподумал, нужно как-то успокоить ее, поскольку это я привел сюда Алану Рей, аМинерва рассердилась на нее из-за… чего-то.

Из-за того, что Алана Рей выронила барабанные палочки? НоМинерва разозлилась еще до того, как распался большой рифф. Я открыл рот, но несмог выдавить ни слова, вспомнив неприкрытые очками глаза Минервы.

— Мин? — окликнула ее Перл.

Я закрыл рот. Пусть Перл улаживает это дело.

— Ты в порядке, Мин?

— Конечно. — Минерва взяла у меня блокнот иприжала его к груди. — Извини. Я не собиралась шипеть. Просто я вся была,типа… в песне.

— Я тоже извиняюсь, — негромко сказала АланаРей. — Мое состояние иногда создает сложности во время исполнения.

Я сглотнул, пытаясь вспомнить, в чем там Алана Рейпризнавалась о себе… у нее что-то не в порядке с головой? Внезапно оназаговорила немного странно, с микроскопическими паузами между словами. Когдаона глядела на Минерву, небольшие судороги пробегали по ее телу, как будтопрежде нервная система сжалась в клубок, а теперь распутывалась. Я снова открылрот, чтобы сказать что-нибудь…

— Эй, никаких проблем, — опередил меняЗахлер. — Ты фотлично играла. Мы все были по-настоящемупаранормальны! — Он посмотрел на Перл. — Правда?

— Да, — ответила та и бросила на менявопросительный взгляд.

И я выдержал ее взгляд — чего не делал вот уже две недели.

Все внезапно стало понятным — наша музыка, эта группа.Странная, «электрическая» подруга Перл соединила нас и подтянула до чего-тостоль же ослепительного, как она сама.

— Это было замечательно, — сказал я, кивнув наПерл. — Отлично сделано.

Ее лицо просияло.

— Ну, тогда хорошо. — Она посмотрела на АлануРей. — Тебе нужно сделать перерыв?

Алана Рей мигнула одним глазом, потом вторым и затряслаголовой так сильно, словно у нее вода в ушах.

— Нет. Я лучше продолжила бы играть. Думаю, мои…сложности позади. Но, может, другую песню? Иногда те же стимулы провоцируют туже реакцию.

— Ну конечно. — Перл пожала плечами. — Какнасчет пьесы номер два?

Мы с Захлером просто кивнули, а Минерва улыбнулась иподнесла микрофон ко рту. Низкий, мягкий смех, сопровождаемый искусственнымэхом, раскатился по комнате.

— Никаких проблем, Алана Рей, — прошептала она,открывая свой блокнот. — У меня миллион разных стимулов.

Остальная часть репетиции прошла без приключений.

Мы играли пьесу номер два, бесконечные вариации вокруг петляющегосэмпла[32] старой виниловой записи Перл, потом нашу третьюпесню, пока даже не имеющую рабочего названия. Алана Рей больше ни разу неспоткнулась, просто аккомпанировала нам с внутренним пониманием. С каждой новойчастью она сначала какое-то время следовала за нами, а потом медленно начиналаскреплять нас, добавляя структуру и форму, глядя на невидимое, парящее ввоздухе полотно музыки, и каким-то образом понимая, что нам от нее нужно.

Я не уловил ни единого слова в песне Минервы, но каждый раз,открывая рот, она впрыскивала нам свое великолепие. Голос у нее звучалсверхъестественно громко, как будто блокноты были полны заклинаний,заставляющих землю под ногами грохотать. Я не мог оторвать от нее взгляда — заисключением тех моментов, когда закрывал глаза и напряженно вслушивался.

Между песнями я ругал себя за то, что этим утром не поехал вБруклин. В конце концов, до меня дошло, как глупа была вся эта борьба междуПерл и мной. Ни она, ни я не рок-звезды — мы аккомпанемент, друзья, союзники.Может быть, хорошие музыканты, но Минерва — вот кто звезда.

Злость, которая угнетала меня последние две недели,улетучилась, не осталось ничего, кроме чувства удовлетворения. У наспотрясающие группа и место для репетиций, где никто не кричит на тебя. И у меняв руках «Страт» 1975 года с золотыми звукоснимателями. Я даже решил проблему сденьгами и сумею ежедневно придерживать несколько баксов для себя. Я не могвспомнить, почему быть несчастным совсем недавно казалось так важно.

Минерва изменила все.

Спустя полтора часа мы сыграли каждую известную нам песнюстолько раз, сколько смогли, и — с неохотой — вынуждены были остановиться.

— Эй, похоже, нам нужны новые мелодии, — сказалЗахлер.

— Да. — Я посмотрел на Перл. — Мы должныпоскорее встретиться снова. Подготовить еще что-нибудь к следующему воскресенью.

Внезапно в голове зазвучали фрагменты миллиона песен.

Перл радостно улыбнулась.

— Новые мелодии? Никаких проблем.

Минерва нахмурилась.

— Problems Pero masculino.[33]