Перл сделала что-то на пульте, и звук стал мягче.

Я прислушивалась мгновение, а потом настроила своиотраженные сигналы на девяносто два удара в минуту. Мос начал играть высоко ибыстро. Я подумала: странный способ начинать, слишком сложный, словно гитарноесоло вырывается из ниоткуда. Но потом вступила Перл, с тонкой, как паутинка,мелодией, создающей форму вокруг того, что делал он.

Какое-то время я слушала, решая, что делать. Выбор у менябыл большой. Что-нибудь несложное, ленивое, просто, чтобы придать музыкенекоторую твердость? Или ворваться стремительно, немного вразрез, чтобы«развязать язык» мелодии? Или точно следовать сверхбыстрому трепетанию Моса,типа, как дождь стучит по крыше?

Я всегда наслаждаюсь этим моментом, перед самым началомигры. Это единственное время, когда пальцы не дрожат и не барабанят по коленям,когда я в силах удержать руки в покое. Нет причин торопиться.

И еще я не хотела совершить ошибку. В этой музыке ощущаласькакая-то хрупкость, как будто она могла разлететься на части, если подтолкнутьее в неправильном направлении. Перл, Мос и второй парень думали, что уже знаютдруг друга, но это было не так.

Я начала осторожно, легкими движениями рук, выстраивая узорпо одному удару за раз — от простого к сложному, от меньшего к большему. Потом,прямо перед тем, как стало слишком тесно, я ускользнула в сторону, убирая поодному удару каждый раз, когда добавляла новый, постепенно смещая музыку вокругнас, но все еще оставляя ее незамысловатой, бесцельной.

На какой-то миг мне показалось, что я ошиблась. Это жепросто дети. Может, они нуждаются в том, чтобы подтолкнуть их туда или сюда, аможет, им просто требуется барабанящая машина.

Но потом вступила эта наркоманка.

Слов не было, хотя она держала блокнот открытым перед собой.Поднеся микрофон близко к губам, она негромко гудела, но мелодия, доносившаясяиз громкоговорителей, сразу приобрела резкие очертания, прорезая лабиринт,который мы возводили.

Внезапно музыка обрела фокус, в ней забилось сердце. Онаобволакивала нас собой, пронзая мои накладывающиеся друг на друга тениединственным лучом света.

Я улыбнулась, испытывая редчайшее для меня ощущениеабсолютного комфорта, когда все на своих местах, когда часовой механизм целогомира щелкает в точном соответствии с моими барабанами. Пусть они молоды и небез недостатков, но эти четверо не пустое место. Может, сейчас тут происходитсчастливый случай, типа, как когда я впервые заметила, что улица отвечает эхомна мои шаги…

Потом начались странности, что-то, чего я не видела с техпор, как была ребенком. Воздух яростно засверкал, мои веки затрепетали. Этобыло больше, чем рябь жара от летнего асфальта или мерцание, которое я видела,когда кто-нибудь сердился на меня.

На полу, по которому змеились кабели, начали формироватьсяфигуры, в узорах звукоизоляции материализовались лица: краем глаза я различалавыражения боли, страха и ярости — как будто мои лекарства пересталидействовать.

Я представила себе, как роняю барабанные палочки, лезу вкарман, высыпаю таблетки и пересчитываю их. Однако я была уверена, что принялаодну этим утром, и на этикетке всегда указывается, что они медленно проникают вкровообращение: недели уходят на то, чтобы возыметь эффект, недели на егоослабление. Ни в коем случае нельзя прекращать прием, даже если думаешь, чтобольше в них не нуждаешься.

Минерва мерцала, ее бледная кожа светилась в темноте. Сейчасдвижения у нее стали ровными, никакого сходства с насекомым. Она пела, чуть лине прижимая к зубам микрофон. Ее непостижимая песня на мгновение сталабессвязной — когда она переворачивала страницу блокнота.

Комната кипела, фантомы заполняли пространство междупредметами, звуковые волны оседлали демоны с длинными хвостами.

Я была напугана, но не могла перестать барабанить, как немогу прекратить притопывать ногой или остановить подергивания лица. Я оказаласьв ловушке узора, который сама же помогла создать.

Потом реальность снова изменилась, словно захватывающийфильм, и я увидела то, что уже почти забыла… как выглядит музыка.

Ноты гитары Моса, рассыпавшись по потолку, словнорождественские огни, то вспыхивали, то гасли; сложная мелодия Перл связывала инаэлектризовывала их. Рифф «собачьего» парня растекался внизу, твердый иустойчивый, а мои барабаны были теми живыми подмостями, на которых вседержалось, пульсируя со скоростью девяносто два удара в минуту.

Охваченная благоговейным страхом, я рассматривала этовидение. Уж такой я уродилась — со способностью видеть музыку, и только потомдоктора научили меня сортировать свои ощущения, выделяя и удерживая на местепредметы и лица. Но сначала они излечили меня от этих видений с помощьютаблеток и других своих приемов. Как получилось, что другая реальностьвернулась? Все ощущения слились, воспринимались как единое целое…

Однако потом я опустила взгляд на пол и увидела песнюМинервы.

Она обвивалась вокруг ее ног, прокладывая свой путь междукабелями и шнурами, то погружаясь в пол, то выступая из него типа петлиЛохнесского чудовища в воде. Это был червь, слепой и рогатый, пульсирующиесегменты тела проталкивали его сквозь землю, голодная утроба ненасытнораспахнута, усеянная рядами кинжально-острых зубов.

И внезапно до меня дошло, что проклятие Минервы вовсе негероин или крэк, а тварь на тысячу лет старше этих наркотиков.

Я тяжело задышала, и она повернула ко мне голову и поняла,что я вижу это. Одним движением она выронила блокнот и сорвала с себя очки. Еепесня перешла в долгое яростное шипение. Архитектура музыки разрушилась,барабанные палочки вырвались из моих рук.

Остальные вынуждены были остановиться. Перл встревоженносмотрела на свою подругу. Мос тоже смотрел на Минерву, и выражение его лицачиталось безошибочно: парень истекал желанием.

— Почему вы остановились, господи? — закричалкрупный «собачий» парень. — Это же было паранормально!

Я удивленно уставилась на свои пустые руки. Никакой дрожи,как обычно после хорошей игры. Никакой потребности притопывать ногами илиприкасаться ко лбу. В воздухе не было ничего, кроме шипения усилителей — иряби, едва заметной уголками глаз.

Однако я по-прежнему подошвами ног чувствовала зверя,которого мы играли. Что-то грохотало в земле, на глубине больше шести этажей.Что-то, откликающееся на песню Минервы.

— Ты тоже чувствуешь его запах? — шепотом спросилаона меня.

— Нет… не запах. Но иногда я вижу то, что не должнавидеть. — Я сглотнула, сквозь джинсы стиснула бутылочку с таблетками ирефлекторно выдала объяснение, которое нас заставили затвердить в школе, наслучай если у полиции возникнут сомнения, не употребляем ли мы наркотики. —У меня неврологические проблемы, которые могут стать причиной болезненныхпристрастий, потери контроля над моторикой или галлюцинаций.